МУЗЫКАЛЬНАЯ ШКОЛА СОКОЛЬНИЧЕСКОГО РАЙОНА
Мои музыкальные успехи не вызывали сомнений. Детская музыкальная школа Сокольнического района не являлась передовой школой Москвы. Поэтому появление довольно музыкального мальчика с хорошим начальным скрипичным образованием было с симпатией встречено в школе. Смущало лишь то, что мальчику уже двенадцать лет, а он поступил только в третий класс. Однако в великовозрастности были и свои преимущества. Меня уже не надо было заставлять заниматься на скрипке, поскольку, во-первых, проснулась любовь к музыке и, во-вторых, я понял, что успехи в сильной степени зависят от вложенного труда. За четыре года учебы в этой школе (из пятого класса я перешел сразу в седьмой) у меня сменилось три педагога. Первый, по фамилии Жоленц, по-моему, был довольно профессиональным преподавателем. Однако через полгода он покинул школу, и мне пришлось с ним расстаться. Почти два года я занимался с другим преподавателем – Абрамом Ильичем Митавским, долгое время работавшим концертмейстером оркестра Малого театра. Это был удивительно мягкий, с несколько застенчивой улыбкой человек, но его искренняя любовь к музыке, к скрипке сделала его довольно требовательным педагогом. Он не считался со временем, когда пытался меня чему-либо научить, и искренне огорчался, если это ему не удавалось. Я же очень старался не огорчать его. Когда я учился в пятом классе, Абрам Ильич тяжело заболел. Предстояла серьезная операция на шейных позвонках с последующей инвалидностью, и он с грустью покинул школу. Помню его бедную комнатенку в коммунальной квартире на Красной Пресне, где проходили наши последние с ним занятия, помню задушевные разговоры о музыке, о жизни, о болезни, которая доставляла ему физические страдания. Мы с теплотой расстались. Последний раз я встретил его в середине восьмидесятых годов в метро. Вместе с женой (у него был очень поздний и бездетный брак), тоже скрипачкой, он ехал со скрипкой на репетицию в Малый театр, как это было сорок лет назад.
Много лет спустя меня попросили что-нибудь написать в стенную газету музыкальной школы по поводу пятидесятилетия ее основания. Я написал небольшую заметку о моей последней школьной учительнице Екатерине Алексеевне Матосовой. Долго раздумывая над ее заглавием, я обрадовался «находке» и написал: «Память сердца». Несмотря на журналистскую затасканность этого заголовка, он был абсолютно адекватен моим воспоминаниям. Небольшого роста, худенькая, с прямыми, сильно поседевшими черными и коротко подстриженными волосами, довольно крупным с горбинкой носом, она сразу же располагала к себе мягкой и доброй улыбкой, большими и выразительными глазами. Екатерина Алексеевна была заведующей струнным отделением школы, когда после ухода Абрама Ильича взяла меня к себе в класс. По-моему, для нее это был «звездный» час, поскольку класс был довольно слабым и никто не подавал каких-либо надежд на профессиональное музыкальное будущее. Я не думаю, что это утверждение является бахвальством, так как сохранились программы отчетных концертов школы, в конце которых всегда стояла моя фамилия и фамилия пианистки Леночки Якобсон (под фамилией Петрова она затем окончила ЦМШ и Московскую консерваторию по классу Г.Г.Нейгауза). Выступлениями лучших учеников школы обычно завершались такие концерты.
Трудно припомнить, что дала мне Екатерина Алексеевна в чисто скрипичном отношении, поскольку сама играть на инструменте почти не умела, да и опыта преподавания на профессиональном уровне у нее не было. Но ее поистине материнская забота обо мне, умение подбирать для меня репертуар, вера в мои способности придавали дополнительные силы. Хотелось быть лучше, хотелось не подвести ее, хотелось оправдать ее надежды. И я старался. Вся жизнь Екатерины Алексеевны была посвящена школе и заботам о своей старенькой и очень похожей на нее маме, они жили вдвоем в большой комнате коммунальной квартиры в районе Чистых Прудов. В памяти осталась довольно бедная обстановка при очень хорошей нотной библиотеке. До сих пор у меня сохранились какие-то скрипичные ноты, подаренные ею, с надписью фиолетовыми чернилами «Е.А.Матосова».
ПАПА ВАНЯ
Так началась моя жизнь вместе с папой Ваней. Жизнь аскетическая, жизнь с твердым распорядком дня: утром школа, затем наспех готовились уроки, чтобы осталось время для футбольных баталий, полтора часа занятий на скрипке (я освобождал себя от этих занятий в дни посещения музыкальной школы), игры со школьными друзьями и, наконец, вечерние часы с папой Ваней. В несколько удлиненной двенадцатиметровой комнате с окошком во всю стену, расположенном напротив входной двери, стояли две железные солдатские кровати, у изголовья одной из которых размещался довольно высокий комод. Над комодом висел маленький круглый репродуктор, весь утыканный какими-то щепками, чтобы звучал. У входа, сразу налево, стояла чугунная печурка, труба от которой через всю комнату направлялась в наше единственное окно. У окна – самодельный столик с тумбочкой. За ним я обычно делал уроки. Мама, приезжавшая довольно часто в первое время моей новой жизни для наведения порядка, заполняла эту тумбочку предметами первой необходимости и разными деликатесами. Папа Ваня не любил эти визиты: после них мелкие предметы его обихода оказывались не на тех местах, которые предназначались по раз и навсегда установленному порядку. Визиты становились все реже, а где-то в январе 1947 года я узнал ошеломляющую новость: мама ожидает ребенка.