— Все, с меня хватит, — говорит Мошон, — еще рюмка, и я выхожу из игры.
— Постыдись, Мошон, будь же мужчиной! — говорят ему.
Приканчивают и вторую. Говорят: привет, большое спасибо.
— С превеликим нашим удовольствием, — говорит Шимон, — будете в наших краях — заходите.
Мошон встает. Пытается идти. Падает на стул.
— Ну, — говорит, — в ногах у меня перекур.
Хаим Вышибала берет Мошона, как какой-нибудь пакетик, и направляется с ним к машине. Магнитофон играет "Караван-патруль". Все отбивают ритм. Даже Марго, которая всю дорогу молчала, начала отбивать ладонью ритм и петь. А тут Сасон говорит:
— Кажись, полбутылки арака забыли у Хазбона. Это его обидит.
— Ну, так заедем к нему, — говорит Охайон.
— Не надо! — скулит Мошон.
— А что? — спрашивает Сальмон.
— Домой, домой, — молит Мошон.
— А что, горит? — спрашивает Салмон.
— Восемь месяцев! Восемь месяцев! У меня там все переполнено!
— Спешка — от дьявола, — постановляет Сальмон как ни в чем ни бывало и поворачивает назад.
Останавливаются у кафе Хазбона. Малыш Царфати уже опускает ставни заведения. Двое стоящих на тротуаре видят "мерседес" Сальмона и быстро уходят. Яффские заходят внутрь. Те, кто сидят там, внутри, за картами, прекращают играть. Все молчат. Только страх говорит сам за себя. Хазбон выходит из кухни. Какие гости! Хазбон глубоко вздыхает.
— А что, Хазбон, там каких-то полбутылки арака с утра осталось? — спрашивает Сальмон.
— Таких важных гостей полбутылкой не встречают, — говорит Хазбон и несет новую, — были проблемы, ребята?
— А с чего это тебя интересует? — спрашивает Сальмон.
— Так мы только вчера закончили обои клеить, — говорит Хазбон с выражением сожаления и опасения.
— Не бери в голову, — говорит Сальмон, — мы только выпьем за здоровье Марго. Ну, еще за Мошона. И за Шимона, который не с нами, и за Хазбона, который как раз здесь.
И тут открывается дверь, и кто же это? А не кто иной как сам майор Бен-Дадон.
— Еще и рюмочку первую не допили, и тут уже мне звонят, — кривит рожу Сальмон.
— Снова решили птички на наше дерево сесть, — начинает майор Бен-Дадон, — что-то сегодня особенное случилось, а, яффские?
— Да не приведи Господь, — уверенно отвечает Сальмон, — мы только приехали прикончить бутылочку, что с утра осталась.
— И все?
— Век свободы не видать!
И пацаны садятся в машину и едут дальше. Включают магнитофон, слушают "Караван-патруль". Отбивают ритм чем придется по чему придется. Тут видят шалманчик "Кипарис", и Хаим Вышибала базарит:
— А чего бы не взять по паре молоденьких шашлычков?
— С коньячком неплохо пойдут, — соглашается Сальмон.
— Я больше не могу, не могу, — хрипит Мошон, погруженный по уши в объятия Марго.
— Что не могу? — удивляется Сальмон.
— Восемь месяцев…
— Ничего, подождешь еще пару минут. И запомни, кореш: спешка никогда к добру не приводит.
Останавливаются у "Кипариса", и видят, как двое посетителей узнают прибывших, кладут вилки и легкими шагами сваливают на задний двор, стараясь держаться тише воды, ниже травы. Доки, владелец заведения, бросается вытирать руки, становится у входа и приговаривает:
— Какие гости! Ах, какие гости!
Затем он кричит Хасану:
— Клади новые угли, разводи большой огонь.
Потом Якову-официанту:
— Расстели новую скатерть, возьми в шкафу из самых наиновейших!
Потом своему сыну:
— Беги домой, возьми мисочку тхины и питы свежие, которые после обеда привезли.
Потом гостям:
— Входите, гости дорогие, есть пиво "Туборг" и, может, арака из Рамле?
— Нет, только по шашлычку на брата и по рюмочке коньяка, — говорит Сальмон, — мы спешим.
— А куда вам спешить? Cпешка — от дьявола, — говорит Доки.
— Госпожа Мошона только что прибыла из-за границы, — говорит Сальмон, — восемь месяцев, человек иссох весь, так вот мы и спешим.
— Да, это действительно большой праздник, — соглашается Доки, — ради такого дела мы коньяк французский достанем.
Слово за слово, бутылка опустела.
— Чтоб у моих врагов пустые бутылки на столе стояли, — говорит Доки и тащит следующую — французский, настоящий.
— Давай, Мошон, за все хорошее! — говорят ему.
Но Мошон уже удержать рюмку не может.
В пять часов вечера встают ребята из-за стола. Только Мошон остается сидеть.
— Ноги, — говорит он, заикаясь, — не ходят.
Хаим Вышибала берет его под руку, как пакет, и тащит в машину.
— Стыд и позор! — говорит Сальмон. — Восемь месяцев мужик был на сухом пайке, а теперь, когда птичка уже в руках, так он выпал из игры.