Такими были чувства у Колюни Рублёва, но их явно не разделял Валерий Коробкин. Он сказал:
– Шел бы ты отсюда, а?
– Хочется – иди сам, – ласково улыбнулся ему Колюня.
– Тебя же сюда никто не звал!
– И тебя!
– Мальчишки, прекратите! – взмолилась Катя. Она потянула Колюню за руку и, чуть не плача, попросила его: – Встань поближе, ты же совсем мокрый…
Колюня в ответ отдал ей весь зонт, а сам запрокинул голову и стал ртом ловить капли дождя. Они были холодными и сладкими. Но он этому ничуть не удивился.
Колюня, Колюня…
В электричку садились уже затемно. Вагон брали штурмом. Колюня ехал в тамбуре. Случайно или нет – кому какое дело? – рядом с ним оказалась Малышева. Они сидели на своих рюкзаках и всю дорогу ехали среди чьих-то корзин, сумок, велосипедов и т. п. Коробкина во время штурма затащило в середину вагона. Он стоял и, несмотря на все попытки Светы Зарецкой завладеть его вниманием, всю дорогу с потерянным видом вертел головой – искал Малышеву.
– Это правда, что ты уже три года живешь без родителей? – Из-за лязга колес Катя кричала Колюне в ухо.
– Правда, – кивнул он, отталкивая кого-то, кто пытался сесть ему на голову. – А что?…
– Тяжко?
– Мне? – уточняя, ткнул он пальцем в себя. – Не жизнь, а м-малина…
– А вот меня родители еще ни разу не оставляли одну… В гости идут – берут с собой, в отпуск едут – тоже…
– Боятся?
– Наверное.
– И п-правильно делают.
– В каком это смысле? – Она засмеялась и занесла над ним кулак.
– В хорошем, хорошем! – поспешил заверить ее Колюня.
И в это самое время на него доверительно сел мужчина с корзиной яблок, судя по всему садовод.
– Гражданин, – поинтересовался Колюня из-под него, – вам т-так удобно?
Гражданин в ответ недовольно приподнялся и корзину с яблоками поставил на Катю. Колюня боднул его в спину.
– Припадочный, что ли? – ругнулся мужчина, но корзину с Кати все же убрал.
– Скажи, а почему ты тогда не пришел в кино? – спросила она.
Колюня достал из корзины яблоко, вытер и отдал Кате, а себе достал другое.
– Я же сказал ему п-почему.
– Он не поверил. Я тоже…
– Ну и п-правильно сделали… Не пришел потому, что не мог выйти из дома. Вот и всё.
– Ты не много потерял…
Колюня сморщился и бросил недоеденное яблоко.
– Кислое? – не поверила она. – А мое, попробуй, сладкое.
Он осторожно откусил.
– Действительно, сладкое, – признал.
– А ты ревнивый? – вдруг спросила она.
– Я? – Он снова, уточняя, ткнул себя пальцем в грудь. – Откуда м-мне знать?…
– А он ревнивый… Нельзя хорошего слова ни о ком сказать. Сразу начинает искать недостатки.
– Любишь ты о нем п-поговорить, – отметил Колюня.
– Ты первый, с кем я так откровенно… Серьезно, с тобой интересно разговаривать. Про тебя всякое говорят, а ты, по-моему, не хуже других, а в чем-то и лучше.
– П-продолжай, – разрешил ей Колюня.
Когда они выдавливались из тамбура на перрон, садовод сказал им вслед с упреком:
– Сопляки еще, а разговоры совсем как у взрослых! Неловко даже слушать.
Это глубокое умозаключение, сделанное им на основе подслушанного разговора, развеселило Колюню и Катю. Выбравшись из вагона, они плюхнулись на свои рюкзаки и покатились со смеху. Такими веселыми их и увидел Валерий Коробкин.
Не сказав ни слова, он подал Кате руку, оправил на ней, как на маленькой, куртку, взвалил себе на плечо ее рюкзак, и они, не дожидаясь остальных, пошли по перрону и вскоре растворились в его толчее…
Колюня рта не успел раскрыть: все произошло так быстро. Он тоже встал. Горбатый из-за рюкзака, растерянно смотрел им вслед. Но ни обиды, ни досады он в ту минуту не испытал – уже умел довольствоваться малым. Какую глупость сделал бы он, если бы не пошел в поход! Разве можно забыть, как она смотрела на него, когда он пел и когда классная вовсю славила его…
Он тоже вскоре откололся ото всех, шел вразвалочку и всю дорогу, точно любимые стихи, повторял в двух лицах диалог в тамбуре. И так увлекся этим, что забрел в незнакомый квартал и, блуждая среди его редких огней, долго не мог сообразить, где он и даже кто он.
Весь остаток вечера он был весел, возбужден, подробно рассказывал бабуле, где они были, как он отличился на заготовке дров, какой потом ливанул дождь и т. д., и нахваливал, чего за ним раньше не водилось, бабулино поварское искусство.
Под конец ужина его слегка зазнобило – то ли от усталости, то ли от пережитого за весь день… Ночью он проснулся от страшного землетрясения. А на самом деле его сотрясал дикий озноб. Зубы что-то выстукивали на азбуке Морзе, и бабуля, когда он разбудил ее, долго не могла понять, что же с ним…
Под утро она вызвала «Скорую».
Врач послушала его легкие, нашла хрипы и сказала, что у него двустороннее воспаление легких. Зная, что нынешние пациенты лечь в больницу боятся больше, чем умереть, она заявила, что вопрос о госпитализации не подлежит обсуждению.
– Никуда я не п-поеду, – твердо сказал Колюня.
– Хочешь, чтоб я вызвала санитаров?
– Вызывайте. А я в окно в-выпрыгну. Отвечать будете…
Врач разозлилась, сказала бабуле, что она ей не завидует, и, выписав, какие нужно, лекарства, ушла.
Адски болела голова. Он весь пылал от температуры свыше сорока и временами бредил, зачем-то требовал у бабули сразу два зонта. Она почти не отходила от его постели, боялась, как бы внук не сгорел от высокой температуры.
– Умрешь – что я родителям скажу? – плакала и ругала она его за то, что не поехал в больницу.
– Ты что, б-бабуля? – хрипел Колюня. – Я – да умру?
Он действительно не боялся ни отека, ни удушья, ни даже самой смерти. Настроение у него было хорошим – редкий случай, когда в больном теле по какой-то причине жил здоровый дух.
Через три дня температура снизилась. Колюня попросил есть.
Бабуля только сделала фарш и замесила тесто, как в квартиру кто-то позвонил. В глазок она увидела Валерия Коробкина и незнакомую девчонку в белом пушистом берете.
– Как он? – спросил Валерий первым делом.
– Есть попросил.
– Значит, будет жить, – пошутил Коробок и, пропустив впереди себя Катю, прошел к Колюне.
Бабуля тем временем добавила в тесто еще муки, чтобы угостить пельменями всех, кто пришел и кто еще придет. Звонила утром Оля Самохвалова и предупредила, что после школы зайдет.
– Как дела? – спросил Валерий Колюню и положил на тумбочку кулек яблок сорта «джонатан». Да неловко положил: кулек лопнул, и желто-красные яблоки, точно хулиганы при свистке милиции, рассыпались и попадали на пол. Валерий, не дождавшись ответа, полез собирать их.
– Температура высокая? – спросила Катя.
– Нет, уже почти н-нормальная.
– А вид такой, словно весь горишь.
Она оглядела Колюнину келью с осторожным любопытством. Остановила взгляд на висевшей над дверью ритуальной маске с печально и злобно ощеренным ртом. Поёжилась и спросила:
– Кто это?
– Дух м-мести, – пояснил Колюня. – Кажется, из Габона…
– Ешь. – Валерий собрал и положил яблоки на стол. – Тут все волшебные. Какое ни съешь, сразу выздоровеешь…
– А к-какое из них отравленное? – в своем стиле пошутил Колюня.
Валерий не ответил: засмотрелся на футляр с трубой. Колюня все понял.
– Забирай, – сказал он. – Пока я д-добрый…
– Можно? – оживился Валерий. – Я тебе все до копейки отдам.
– Конечно. – Колюня глянул куда-то вдаль внезапно заблестевшими глазами. – За кино же ты п-полностью рассчитался.
Кате не нравился их разговор.
– Нет, у тебя есть температура, – сказала она. Привстала и прохладными, мягкими, как лепестки розы, губами прикоснулась к Колюниному лбу.