— Наконец-то. Вытащил! — В голосе звучало удовлетворение.
— Спасибо.
— Прости, что причинил тебе боль, но иначе никак не получалось вытащить.
— Ничего. Пойду посмотрю, что там на ужин. — Она ощущала в душе болезненную пустоту. Может, это всего-навсего от голода? Или нет?
— Тебе помочь?
— Не надо. Я приготовлю что-нибудь попроще. Ты голоден?
— Не очень.
Ах, какой вежливый. Ах, какой он спокойный! Притворство все это… Ведь явно переживает все их размолвки и недоговоренности. Хорошо, что не пошел вслед за ней на кухню. Так хотелось побыть одной. А теперь помоем салат, порежем холодную курицу и сыр, прибавим немного грибов, лука и помидоров. Минут через десять Симмонс явился-таки на кухню, принеся с собой свежий запах мыла. Волосы еще влажны после душа. Выглядит великолепно. И почему он всегда смотрится так… так потрясающе по-мужски?
Тем временем Адам налил вино в бокалы, и они принялись за еду. Есть ей вдруг совершенно расхотелось. Вина выпила и попросила налить еще. Когда ужин закончился, Адам жестом остановил ее попытку привести все в порядок. Сам сложил посуду в раковину, и сам начал мыть.
— Я думаю, нам стоит закончить наш разговор, — сказал он, поворачиваясь к Селме.
Рано или поздно это должно было произойти, так что нервничай — не нервничай, а договорить придется. Они перешли в гостиную.
Женщина устроилась на диване, мужчина после недолгого раздумья опустился рядом.
— Мы ведь почти никогда не говорили о том, как проходила наша семейная жизнь, верно?
— Полагаю, потому, что мы редко бывали дома вместе.
— Но и тогда мы не очень-то обсуждали нашу с тобой жизнь. Мне и в голову не приходило, что у нас с тобой какие-то проблемы. Согласись, мы же были счастливы. Я запомнил это ощущение счастья.
Что, правда, то правда. Ей тоже запомнилось это. Но что толку сейчас вспоминать!
— Ты молчишь, значит, не согласна? Когда ушло это ощущение счастья?
— Когда мы практически стали жить врозь, — с трудом произнесла она.
Адам с изумлением уставился на нее.
— И ты решила покончить с проблемой при помощи развода?
— Нет. Меня обижало твое безразличие к тому, что мы видимся так редко. Хотелось как-то встряхнуть тебя, растормошить, заставить задуматься над неразберихой в наших отношениях, и я подумала, что угроза развода поможет в этом. Ждала твоей реакции, думала, услышу возражения, протест. А ты даже не сопротивлялся! Не стал бороться за нашу с тобой семью, за меня. Я… — Рыдания сдавили горло. Она подняла мокрые от слез глаза на любимое, вдруг побледневшее лицо.
— Селма, — произнес изумленный мужчина. — Ты хочешь сказать, что не собиралась разводиться со мной?
12
— Нет, не собиралась… — Признание далось не без труда.
— Но зачем же ты…
— Хотела подтверждения твоей любви, хотела встряхнуть тебя! — выкрикнула женщина в отчаянии.
— Встряхнуть меня? О Господи, меня и без этого достаточно трясло!
— Мне надо было встряхнуть тебя, избавить от твоего безразличия.
— Боже, — прошептал Адам, — безумие какое-то!
— Но ты же подписал развод, не раздумывая. Даже не приехал домой, чтобы хотя бы узнать о причине моего шага. Если тебе было не все равно, то почему так легко пошел на развод? Не возмутился, не возразил против этого?
Адам горько рассмеялся.
— Но нельзя же удерживать человека в браке насильно! Если ты больше не хочешь жить со мной, что остается делать, кроме как отпустить тебя с миром?
— Так просто?
Мужчина замер в напряжении — руки в карманах, взгляд исподлобья!
— Нет, не просто. Во-первых, твое упорное нежелание вернуться домой давало повод для грустных раздумий. Во-вторых, сама подумай, способен ли я настаивать на сохранении брака с женщиной, которая не хочет меня?
До сознания Селмы стала наконец доходить ужасная правда. Из-за своих страхов, комплексов, приступов ревности она затеяла опасную игру. Насылала на мужа испытания и сама пугалась возможных результатов. Испытание номер один: не прийти домой и посмотреть на его реакцию. Ах, он не возражает против подобного поведения? Значит, не любит, значит, жена ему безразлична… Испытание номер два: намеренно растягивать разлуку и ждать, как он отнесется к этому…
Но муж не знал правил игры, в которую вовлекли его; он и не подозревал об искусственно поставленных преградах на пути к их общему счастью. Игра вышла из-под контроля и стала развиваться по своим собственным законам, в конце концов, превратив женщину в жертву собственной затеи.
— Неужели ты мог подумать, что я не хочу тебя? — От волнения голос ее сорвался на шепот.
Такая мысль раньше даже в голову не приходила. Вызывала сомнения любовь мужа, а ее-то отношение к нему было, как ей казалось, вне сомнения. Она ведь говорила о своей любви сотни раз — писала теплые слова на почтовых открытках, повторяла в телефонных разговорах. Селма признавалась мужу в любви до тех пор, пока боль и злость не овладели ее умом и сердцем. Тогда и пришел конец признаниям.
У Адама нервно дернулась щека.
— А что же еще я мог думать? Ты явно избегала общения со мной, находя одну причину за другой, лишь бы не приезжать домой. Первые два раза это было понятно: заболела мать, дочь должна быть рядом. Потом появилась римская подруга. Я же знал, что у той тьма родственников, готовых помочь, но и тут нашел тебе оправдание: человек хочет быть рядом с подругой в трудное для нее время. Когда же появились вашингтонские курсы кулинарии, которые ты вдруг должна была всенепременно закончить, тут уж поневоле пришлось задуматься. Ведь я приехал тогда домой всего на две недели — и на тебе! — кулинария оказалась дороже и ближе.
Селма молчала. Да и что можно сказать в свое оправдание? Стыдно. Зациклилась на своих переживаниях и не подумала, что ранит самого близкого человека. Играла в ужасную игру, не понимая, что творит. Вспомнила, как обращалась к Богу с нелепой молитвой: «Пожалуйста, сделай так, чтобы Адам сказал мне о своей любви. Скажет — не поеду на курсы. Не скажет…» Он не сказал.
Адам потер пальцами лоб.
— Ну и объясни мне, зачем потребовались тебе эти сверхсрочные уроки поварского искусства?
Ну что тут объяснишь? Игра продолжалась. Драма близилась к развязке. Вздумалось устроить испытание за номером три: приедет муж или нет к ней на выходные в Вашингтон? Скажет, что ждет и скучает? Но от него не было ни слуху ни духу. Она же звонила ему по ночам домой. Где он был? Чем занимался.
— Я расстроилась… разозлилась, думала, что ты больше не любишь меня. Ты был… таким независимым, самостоятельным, и… я чувствовала, что ты не нуждаешься во мне.
Адам в нетерпении возвел глаза к потолку.
— Селма, я, конечно, могу справиться со всем сам, если говорить о чисто бытовых вещах. Могу постирать себе носки, застелить постель или приготовить еду. Я не нуждаюсь в экономке или няньке. И женился на тебе совсем не ради бытовых удобств. Мне нужна была жена, друг, любовница.
Селма сквозь слезы пыталась разглядеть выражение его лица, но увидела только размытое пятно. Слезы текли сами собой, без судорог плача и всхлипываний.
— Ты никогда не говорил, что я нужна тебе. Единственное, что мне хотелось услышать от тебя, это то, что ты скучаешь по мне.
Мужчина резко поднялся, беспомощным жестом провел руками по волосам.
— Неужели тебе слова важнее откровенных проявлений любви? Я выражал свою любовь тем, что не был эгоистом, тем, что не ограничивал твою свободу, давая тебе возможность для самовыражения, для творческих дел, для карьеры, в конце концов. Разве это проявление безразличия?
Он, конечно же, прав. Селма его и любила именно за то, что человек уважительно относится к личности другого, за его бескорыстие и щедрое сердце.
— Прости, но мне так не хватало заверений в твоей любви. Все недомолвки почему-то всегда разрешались в твою пользу. Меня терзало ощущение одиночества, моей ненужности.
— Когда ты стала избегать меня, я решил, что ты больше не любишь меня, что у тебя появился кто-то другой.