— Может, не стоит? — пробормотала она.
— Дай мне руку. Ну вот, ты окончательно замерзла. Не хватало еще схватить пневмонию.
Когда Ной начинал говорить категоричным тоном, она уже знала: его не переубедишь. Да и он прав в конце концов. Без тепла им не продержаться. Она расстегнула пальто и спустила его с плеч.
— Снимай, снимай, — проговорил он низким, охрипшим голосом. — Мы передвинемся на твое сиденье, чтобы не мешал переключатель скоростей.
Им пришлось немало повозиться, чтобы устроиться поудобнее, но вскоре он уже тесно прижимал ее к своему жаркому телу. Ноздри Фрэнси возбужденно вдыхали слабый запах его одеколона. Толстый свитер Ноя так и влек ее к себе, она с удовольствием зарылась бы в него лицом, не только для тепла, но и для блаженной близости. Но Ной не хотел их близости… Она окаменела и постаралась выпрямиться.
— Расслабься, Фрэнси. Нам надо сохранить тепло.
Она обмякла и поневоле прижалась к его бедру. Он просипел:
— Не шевелись, пожалуйста.
— Я пытаюсь найти удобное положение.
— Ты пытаешься отодвинуться. А это нереально. Так что смирись. Расслабься и прижмись ко мне. — Он уткнул свой подбородок в ее волосы. — Ты пахнешь цветами.
— Это шампунь, — прошептала она. — Называется «Садовый букет».
— Ты и сама как летний цветок. Такая же жизнелюбивая, цветущая, доверчиво тянешься к солнцу.
У нее чуть слезы не выступили на глаза от таких слов. Но прозвучали они… как-то грустно, обреченно. А она хотела бы избавить его от одиночества, подарить ему семью. Неужто она действительно хочет именно этого? Если да, то нельзя отпускать Ноя. Детям нужны родители, которые всегда рядом, а не те, что вечно в разъездах.
Господи, что за несбыточные мечты она лелеет? Она, Ной, дети… Ему нет дела до всего этого. На глаза снова набежали слезы. Руки Ноя напряглись, и он уперся губами в ее висок.
— Знаешь, как мне трудно обнимать тебя, запрещая большее?
— Я хочу большего.
— Ты хочешь невозможного, — пробормотал он, приникая к ее мягким губам.
Глава 11
Чувственный восторг, охвативший Фрэнси, заставил ее забыть и про холод, и про снегопад. Забравшись под ее свитер, Ной коснулся бюстгальтера и выдохнул:
— Кружева.
— Я хотела быть особенно женственной сегодня.
— Для меня ты всегда сама женственность. И в том, как движешься, как улыбаешься, как пьешь свой шоколад. Это сводит меня с ума.
Он не остановил ее, когда она импульсивно выдернула его рубашку из-под пояса брюк. Она чувствовала себя раскрепощенной и свободной — свободной любить его. Пробежавшись пальцами по его животу, она поиграла шелковистыми волосками на мускулистой груди. Тело у него было горячим и трепетным. Он излучал силу и… нежность, мгновенно согрев ее. Вот он снова прильнул к ее губам, на этот раз более требовательно, так что она едва не задохнулась. Когда же ее рука добралась до его интимной территории и смело приласкала его, он задрожал, едва выдавив:
— Нам надо остановиться.
— Почему? Я подумала…
Его грудь вздымалась от судорожных вдохов и выдохов.
— Мы ведь лишь греем друг друга, помнишь?
Она вскипела:
— Ах вот как! Проклятие! А я-то хотела передать, что чувствую к тебе.
Она попыталась отодвинуться от него — обиженная, грустная и охваченная стыдом. Что опять она сделала не так? Их тела, созданные друг для друга, безумно реагируют на любой интимный жест.
— Не дергайся и не отодвигайся, Фрэнси. Иначе снова замерзнешь.
— Для меня поцелуи и объятия значат гораздо больше, чем твоя попытка сохранить тепло.
— Я знаю. И мне жаль…
— Чего? — вспылила она.
— Не важно. — Он снова принялся подтыкать пальто. — Представь, что рядом с тобой твой старший брат.
— Но ты мне не брат!
Он молчал. Несколько минут спустя их ослепили огни снегоуборочной машины. А потом Ной пересел за руль в своем пальто и завел мотор.
В понедельник Фрэнси до изнеможения работала в танцевальном классе, пытаясь заглушить отчаяние. Другого способа она не знала. Ей хотелось бы навсегда остаться с Ноем, но как заставить его принять это решение? А тут еще его скорый отъезд. У нее осталось всего лишь три дня!
Она решительно набрала его номер, размышляя, какой тон предпочтительнее: шутливый или серьезный.
— Привет, Гордон. Как насчет настоящей разминки? Где? На дядином пруду.
— Но ведь мороз такой — пробирает до костей.
— Тому, кто движется, мороз не страшен. И потом мы разведем на берегу костер. А дядя Дом разожжет камин в гостиной. Он славится своим кофе «эспрессо».