– А что это за город? – спросил Джон.
– Мор-шесть, – тут же ответил мужчина.
– Что? – глухо переспросила я.
Наш собеседник печально покачал головой и пояснил:
– Они переименовали все города и каждый назвали Мор, а потом просто приписали цифру.
– Самовлюбленные ублюдки, – вырвалось у меня.
Я тут же закрыла рот и посмотрела на оставшихся людей. Те, кто слышал наш разговор, смотрели на меня как на самоубийцу. Ну да. Думаю, не стоило так выражаться в сторону своих тюремщиков.
– Да. А знаешь? – Мужчина резко замолчал и стал всматриваться в мое лицо. – У меня такое ощущение, что я видел тебя раньше.
Сердце замерло в груди. Нет, только этого нам не хватало. Если он узнает меня, то тут же сдаст и получит свободу. А я, наверное, в скором времени буду мертва. Но Джон пришел мне на помощь и сказал:
– Она снималась в рекламе, еще до того, как все случилось.
– А, ну да. Скорее всего. Хорошие были времена, не то что сейчас.
Лицо мужчины стало очень печальным, – кажется, он погрузился в воспоминания о былом.
Не попрощавшись с нами, он ушел в самый угол тюрьмы, сел там и стал разглядывать свои руки. Я выдохнула с облегчением и тихо поблагодарила Джона.
– Всегда пожалуйста. – Он снова взял меня за руку и потянул к стене, подальше от всех. – Они не знают, кто ты. И ты должна вести себя тихо и не привлекать внимания.
– Согласна.
– Вот и славно. Слушай меня: когда в следующий раз они придут выбирать, мы пойдем добровольцами и выиграем этот забег. Поняла?
Минуту я обдумывала ответ, понимая, что нам как минимум нужно выбраться из этой бетонной коробки. Уверена, за ее пределами у нас будет куда больше шансов на спасение. Я рылась в мыслях, как в пыльном шкафу, но ничего более логичного в голову не приходило. Сидеть здесь – не вариант. Ждать спасения? Кто будет нас спасать? Адам не знает, где мы; более того, мы и сами не знаем.
Все время, что я раздумывала, Джон выжидающе на меня смотрел, я повернулась к нему и ответила четко и без сомнений:
– Да.
Прошел месяц, а моры больше так и не приходили за лошадками, но периодически закидывали кого-то в нашу бетонную тюрьму. Раз в три дня нас выводили из заточения, проводили по узкому коридору в другую, но точно такую же комнату. Заставляли раздеваться догола и вставать в шеренгу по одному, а после мыли нас из шланга. Точнее, поливали водой. От охраны я услышала, что они это делают только для того, чтобы высокопоставленные моры при посещении не чувствовали вонь наших немытых тел: это, видите ли, оскорбляет их обоняние. Как предусмотрительно с их стороны. Также два раза в день через решетку нам закидывали еду, которая больше походила на помои, но мы с Джоном ели, закрыв глаза и заткнув нос. Нам нужны были силы на побег. Только эта мысль помогала мне не сойти с ума. Я уже так давно не видела солнца, снега. Иногда мне казалось, что я всю жизнь сидела в этом коробе и не знала другой жизни. Пару раз за месяц мне снился Адам, я держалась за эти сны как за спасительную соломинку.
Но самым мерзким местом оказался конечно же туалет. После пробуждения я не заметила, но в одном углу бетонной коробки была дыра диаметром с кружку, и туда мы должны были ходить по нужде. На глазах у десятков незнакомцев. Мне повезло, со мной был Джон, он прикрывал меня своей футболкой. И, как ни печально, я привыкла и к этому. Больше ничего не казалось мне мерзким или ужасным. Все стало обыденностью.
Спустя тридцать дней нашего пребывания здесь вновь открылась дверь-решетка, и, держа руки за спиной, вошел все тот же высокомерный мор, как и в прошлый раз в белоснежном одеянии. Он снова вызвал добровольцев… Я встала в полный рост и гордо подняла подбородок, но внутри у меня все сжалось в ком от страха и отчаяния, настолько огромный, что я могла подавиться им и рухнуть, так и не поучаствовав в забеге.
– А это неожиданно, – сказал блеклый и склонил голову набок. – Восьмой доброволец на моей памяти. Это было бы достойно уважения, не будь ты человеком. – Последнее слово он произнес с огромной долей презрения.
Плевала я, что он говорил или думал. Я больше не могла находиться в этом месте. Я сходила с ума.
Мор подошел ко мне вплотную и внимательно всмотрелся в мое лицо, а я пыталась думать о чем угодно, только не о моем главном страхе. Ведь я не знала, из какой он ветви, вдруг он прочитает мои мысли и поймет, кто я и что причитается за мою поимку. Неожиданно я поняла, что не так уж и сильно боюсь. Преобладающими эмоциями были ненависть и злоба.
– Да начнется игра, – сказал он и щелкнул пальцами.
Снова двое охранников зашли в помещение, но меня не пришлось тащить, я пошла сама под дулом двух автоматов, направленных мне в спину. Но как только я вышла из комнаты и свернула направо, мне на голову надели старый тряпочный мешок, насквозь провонявший сыростью и страхом моих предшественников.