Парашют сносило на восток, и мало-помалу Лека стал замечать, что движется в сторону линии фронта гораздо быстрее, чем предполагал сначала. И вновь у него появилась слабая надежда, что, может быть, ему удастся перелететь узенькую полоску реки. Если, конечно, ничего не случится… А могло случиться самое страшное… Но сейчас Лека даже думать об этом не хотел. Только на всякий случай вытащил пистолет из кобуры и сунул в карман брюк.
По мере того как Лека снижался, предметы на земле становились все более крупными, и земля все быстрее набегала на него снизу. Теперь уже он совершенно отчетливо видел машины, стоявшие группами, ехавшие по дорогам, огневые позиции, отдельные деревья в садах и вдоль дороги, людей, которые снизу наблюдали за ним.
Приблизились и траншеи. Глубокие, разветвленные, с отростками, в которых были оборудованы пулеметные гнезда, они напоминали Леке длинных хвостатых ящериц с широко расставленными лапами. В траншеях ходили, сидели, стояли немцы в серо-зеленой форме. Многие, запрокинув голову, смотрели вверх, ожидая, когда приземлится летчик. Лека даже различал их лица…
Сильный ветер уносил парашют дальше, вот уже немецкие траншеи оказались прямо внизу, а высота еще есть, и Лека, боясь в это поверить, теперь уже точно определил, что опустится за рекой, где-то возле своих траншей. Он уже высматривал удобное для приземления место и даже нашел ровную, почти не изрытую площадку, когда увидел, что солдаты в немецких траншеях, спокойно стоявшие и наблюдавшие за ним, вдруг зашевелились, задвигались. Чувствуя, что движение это имеет прямое отношение к нему, Лека старался не думать о том, что вот сейчас-то и произойдет то страшное, чего он больше всего боялся…
На какое-то мгновение Лека закрыл глаза. И вспомнилась ему планерка, парашютная вышка, ребята-планеристы. И никакой войны еще нет, просто он прыгнул с вышки и летит вниз… А на земле ждут ребята, и Тимоха кричит: «Длинный, подогни ноги — запутаешься!..»
Когда он открыл глаза, то увидел, что немецкая траншея уже начала медленно уплывать назад, а немцы поспешно вскинули автоматы, приготовившись стрелять. По спине у Леки пробежал холодок, и волосы зашевелились под шлемом. Неужели убьют?! Сейчас, когда он почти на земле, когда его ждут свои… Он это видел, видел, как махали из дальних траншей солдаты и что-то кричали. Может быть, кричали не ему а немцам, чтобы те не стреляли. Леке и самому хотелось крикнуть: «Подождите! Не стреляйте!»
Немецкая траншея медленно уплывала, и ветер сносил Леку дальше, к своим, за речку. Еще немного, всего несколько секунд — и он приземлится на ровной площадке, которую выбрал, сразу же за длинной изогнутой траншеей, где Леку ждали…
Но немцы целились в него, и Леке казалось, что целятся они уже целый час. Нет, не думать об этом! Не думать!.. Вот они, свои… Еще самую малость… Чуть бы подскользнуть — рановато… Только не смотреть в ту сторону, где целятся…
Один из немцев, махнув рукой, что-то крикнул остальным, присел, сдвинул каску назад и выпустил длинную автоматную очередь. Почти одновременно раздались другие выстрелы — немцы стреляли со всех сторон, прямо в Леку…
И сразу послышалось тяжелое уханье миномета, который стоял за дальними траншеями, — по немецкой траншее открыли огонь наши минометчики.
Сначала Лека почувствовал боль в ноге, потом толчок в грудь… Земля завертелась перед глазами. «Убьют!.. Не успею… Факт…» — мелькнуло где-то в гаснущем сознании.
Изрешеченный парашют камнем понесся вниз, не долетев до переднего края. Когда Лекины ноги коснулись земли, он уже не дышал.
Упал Лека на нейтральную полосу, и долго еще, до наступления темноты, из-за мертвого летчика велась перестрелка. А когда стемнело, его вынесли с нейтральной полосы свои разведчики.
Похоронили Леку в полку. О том, как он погиб, рассказал мне много лет спустя Виктор, узнавший об этом от Коли Черняка.
ТИМОХА
Поезд стоял на станции уже минут десять, но немецкие часовые все не открывали дверь вагона. Тимоха слышал, как снаружи, возле поезда, ходили люди, что-то перетаскивали, гремели ящиками, выкрикивали по-немецки.
Прикинув, сколько сейчас может быть времени, Тимоха решил, что, вероятнее всего, уже полночь. Какая-то крупная станция. Но какая? Куда идет поезд? И сколько времени они проехали?
Он лежал на полу, подложив под голову свернутую рубаху. В вагоне-теплушке смешались запахи пота, табака, пропитанных гноем бинтов. Было жарко и душно.
У двери негромко ругнулся Степан: