В вестибюле, как обычно, шумно, накурено и многолюдно, кутерьма, одним словом: народ поднимался из бара, расположенного в подвальном этаже, открывались и закрывались стеклянные двери ресторана, откуда доносились джазовые синкопы и неясный говор десятков людей. Я, признаюсь, растерялся в этом скопище людей, но головой крутить по сторонам не стал, чтобы не привлекать внимания. Судя по голосу, хотя телефон и искажает интонации весьма значительно, звонивший виделся мне не старым, лет до тридцати, но, по-видимому, заядлым курцом — очень уж типично для любителей крепких сигарет с хрипотцой привдыхал воздух. К тому же незнакомец скорее всего брюнет — говорил он быстро, напористо, нетерпеливо, что свойственно таким людям.
«Впрочем, с таким же успехом он может быть и блондином», — рассмеялся я в душе над собой, понимая, что эти дедуктивные изыски в стиле Шерлока Холмса не больше не меньше как скрытая попытка сбить волнение, обмануть разум, увести его в сторону, чтобы встретить незнакомца спокойно и неторопливо.
— Две минуты наблюдаю за вами, ловко вы управляетесь со своими эмоциями, — раздался за моей спиной голос, почему-то сразу внушивший мне доверие, хотя он, естественно, значительно отличался от услышанного по телефону.
Обернувшись, я расхохотался: передо мной стоял невысокий огненно-рыжий парень в кожаной коричневой куртке и белом гольфе, с широкими, выдававшими спортсмена плечами; его голубые глаза с удивлением уставились на меня. По-видимому, он ожидал чего угодно, но только не такого искреннего веселья. Он враз помрачнел, желваки на удлиненном, но приятном лице задвигались вверх — вниз, и глаза налились густой синевой августовской ночи.
— Извините, это я над собой. Мне пришло в голову представить вас заочно. Реальность отличается от портрета, подсказанного моим воображением…
— Каким же вы надеялись увидеть меня? — Парень продолжал хмуриться, в голосе его теперь сквозило любопытство, но не обида.
— Жгучим брюнетом, любителем крепких сигарет, лет 30.
— Тут вы, как говорится, попали пальцем в небо! — воспрянул духом мой визави. — Возраст только почти угадали — мне недавно стукнуло двадцать восемь. Что же до остального — никогда не курил и не курю, впрочем, и не пью. Я — боксер. Профи, профессионал по-вашему.
— Откуда вы знаете меня? — спросил я, разом прерывая «светскую беседу». Ибо, согласитесь, когда за тридевять земель, в далекой и малознакомой стране под названием Канада, о которой тебе достоверно известно лишь, что она на втором месте после СССР по занимаемой территории и что здесь пустило корни не одно поколение земляков-украинцев, разными ветрами унесенных с родных хуторов, так вот, когда здесь вас будят среди ночи, вытаскивают из постели и предлагают встретиться с незнакомым человеком, невольно будешь вести себя настороженно.
— Вас зовут Олег Романько. Больше того, в книжонке, выпущенной издательством «Смолоскип», есть ваша спортивная биография, что является определенной гордостью для вас. В такие списки попадают лишь уважаемые и чтимые среди украинцев люди…
— Вы украинец? — искренне удивился я.
— Разрешите представиться — Джон Микитюк. Но не переходите на украинский язык — я его не знаю. Родители бежали, если можно так выразиться, из-под Львова вместе с теми, кто улепетывал с немцами в сорок четвертом. Чем они там напугали советскую власть или чем она их настращала, не скажу: о тех далеких временах у нас в семье не принято было теревени разводить. Но все, что касается родной земли, и по сей день остается святым. Вы, естественно, спросите: как же так — святое, а язык утрачен, забыт? Объяснение самое что ни на есть простое и банальное: работая тяжко, кровью и потом добывая на чужбине каждый доллар, предки мои задались целью дать мне более достойную жизнь. Потому-то дерзнули сотворить из меня чистейшего англосакса и учили одному английскому. При мне даже разговаривать на нашем родном языке себе не позволяли. Парадокс!
— Случается, — сказал я равнодушно, по-прежнему сомневаясь, как следует себя вести с этим неведомо откуда свалившимся на меня «землячком». То, что он не знал языка, еще ни о чем не говорило — сколько раз доводилось сталкиваться тут, в Канаде, да и в США, и в ФРГ с украинцами, слова произносившими по-английски. Как ни странно, это обстоятельство не мешало им быть воинствующими националистами. Смешно, право же, националист, не говорящий на «ридний мови». Но в наш дисплейный век язык, увы, становится скорее способом программирования разных ЭВМ, чем корнем, питающим нашу честь, гордость, уверенность в будущем…