— Но если вы думаете, что я имею какое-то отношение к тем, кто размахивает по делу и без дела лозунгами вроде «Свободу Украине!», то спешу отмежеваться от них. Нет, я никакой не приверженец советской власти и коммунизма. Если откровенно, вообще мало что в этом смыслю — в местных газетах, да и по телеку многого о вас не узнаешь, а расхожая брань давно приелась. Но однажды я проснулся среди ночи и сказал себе: «Джон, хоть ты и не понимаешь ни слова по-украински, но твоя прародина там, где похоронены деды и прадеды. И ты больше не сможешь отмахиваться от нее. Потому что она — в твоем сердце. А с теми, кто распинается на каждом углу в любви к Украине-матери, а сам готов кинуть на нее первую же попавшуюся под руку атомную бомбу, тебе не по пути…»
— Похвально. Но мы зашли слишком далеко в биографические дебри, — прервал я своего собеседника. — Вы пока не сказали ничего о главном, ради чего мы тут и торчим…
— Вы правы, Олег Романько… Мы действительно торчим у всех на виду… Присядем где-нибудь в уголке. — Джон Микитюк быстро, уверенным взглядом аборигена-завсегдатая окинул вестибюль, взял меня под локоть — пальцы у него были стальные, я почувствовал их, хотя он и увлек меня за собой осторожно, вежливо, чтоб я — не дай бог — не решил, что меня волокут.
Мы очутились в дальнем углу за закрытым по причине столь позднего времени киоском с сувенирами. Сели в мягкий, глубокий диван и провалились почти до самого пола, даже ноги пришлось вытянуть — хорошо, что тут никто не ходил.
— Кофе? Виски?
— Ни того, ни другого. Мне завтра чуть свет уезжать.
— Вы уезжаете? — В голосе Джона Микитюка прорвалось огорчение.
— Да, в Лейк-Плэсид, на состязания по фигурному катанию. Итак, что вы знаете о деле Виктора Добротвора?
— Во-первых, Виктор — мой друг. — Джон Микитюк взглянул на меня, словно проверяя, какое, это произвело впечатление. Я и бровью не повел, хотя это было для меня полной неожиданностью: мне нужны были доказательства, а не заявления.
Убедившись, что я остался холоден, он продолжал:
— Познакомились лет пять назад в Нью-Йорке, на международном турнире. Я еще был любителем, выступал на Олимпиаде в Монреале, правда, не слишком удачно. Теперь — профессионал, а нам еще не разрешено встречаться в официальных матчах. Хотя, если так и дальше пойдет, то усилиями господина Самаранча для профессионалов вскоре откроют и Олимпийские игры. Ну, это так… Словом, мне понравился Добротвор-боксер, и я ему об этом признался без обиняков. Мы жили в одном отеле. Поднялись к Виктору в номер и проболтали почти до утра.
— Это, как вы сами сказали, Джон, во-первых. Что во-вторых?
— Во-вторых вытекает из во-первых, но раз вы, Олег Романько…
Я прервал его и сказал:
— Зовите меня Олегом. Не люблю, когда повторяют без толку фамилию, о’кей?
— Хорошо, Олег, — согласился Джон. — Мне Добротвор понравился, больше того — сегодня он нравится мне еще больше.
— Уж не после этой ли истории? — не утерпел я съязвить.
Джон Микитюк вскинул руку.
— Не торопитесь, прошу вас, с выводами. Когда узнаете, в чем тут дело, вы не станете осуждать его, даже… даже узнав, что он, возможно, специально, то есть сознательно взял в поездку эти лекарства.
«Так, значит, я был прав, решив, что Виктор меня жестоко обманул?» — Лед обиды сковал сердце: так бывало со мной всегда, когда доводилось разочаровываться в человеке, которого любил.
— Виктор — честный человек. К моему глубокому огорчению, я узнал об этой операции слишком поздно, когда уже невозможно было предупредить Виктора об опасности. Хотя, скажу без обиняков, не все ясно и мне самому, но всех, кто приложил руку к этой истории, кажись, удалось вычислить…
— Джон, вы опять говорите загадками!
— Но и вы, Олег, потерпите немного, самую малость и выслушайте мои объяснения! — Микитюк вернул должок.
— Ладно. Без спешки и факты. Голые факты.
— По рукам. Так вы и впрямь отказываетесь что-либо выпить?
— Даже кока-колу и ту не хочу.
— Кока-колу я вообще не пью, потому что в ней содержится наркотик. Да, да, кокаин, если вам это не известно. У меня действительно пересохло в горле. Эй! — Джон негромко, но как-то властно, уверенно окликнул официанта в белых брюках. — «Сэвэн ап», два. — Официант чуть ли не стремглав кинулся выполнять заказ, возвратился мигом с запотевшими баночками тонизирующего напитка и высокими бокалами. — Еще чего нужно, Джон? — поинтересовался он подобострастно.
— О’кей! — поблагодарил Джон Микитюк, и официант неохотно попятился, буквально пожирая глазами моего собеседника.