Мы обнялись как прежде, когда случалось поздравлять друг друга с победой, постояли молча, каждый думая о своем, и я бегом спустился вниз с пятого этажа старинного особняка на монреальском Холме, и вечер встретил меня мелким туманистым дождем, приятно облизавшим разгоряченное лицо.
Я не прошагал и пяти метров, как засветился зеленый огонек такси.
— В «Меридиен»! — бросил я, плюхаясь на заднее сидение.
3
Отъезд назначили на 6.30. Вещи были давно сложены, и я предавался редкому состоянию ничегонеделания. По телевизору по одной программе крутили оперу, по другой — фильм из жизни «дикого Запада», прерываемый американской рекламой, по третьей — очередной урок «университета домашней хозяйки»… Читать не тянуло, газеты же давно просмотрены: ничего нового к «делу Добротвора» не прибавилось.
Свой первый бой с южнокорейским боксером Виктор выиграл потрясающим нокаутом в первом же раунде, и комментаторы на разные лады расписывали его манеру вести бой. Я видел поединок — впрочем, какой там поединок: спустя тридцать одну секунду после начала боя Добротвор поймал уходящего вправо корейца хуком снизу в челюсть и бедняга рухнул как подкошенный. Мне стало жаль корейца — такие удары не проходят бесследно, а до Олимпиады еще далеко, и если «надежда Сеула» попадет в такую переделку еще разок, как бы ему досрочно не перейти в разряд спортивных пенсионеров, если таковые у них имеются, понятно.
У Виктора на лице тоже не слишком много радости. Больше того, мне показалось, что в этот неожиданный удар он вложил совсем, несвойственную ему ярость, точно перед ним находился не спортивный друг-соперник, а враг, глубоко оскорбивший его.
Наша вчерашняя встреча с ним в «Меридиене» оказалась на редкость бесцветной.
Добротвор не удивился, увидев меня, входящего к нему в номер, — он как раз выбрался из ванны и стоял передо мной в чем мать родила.
— Привет!
— Здравствуйте, Олег Иванович! Извините, я сейчас! — Он возвратился в ванную комнату, вышел вновь уже в халате.
— Отдыхаешь?
— Завтра на ринг… Нужно привести себя в порядок. — Его будничный тон, спокойствие, точно ничего не стряслось и не стоял он перед судьей в окружении двух полицейских в форме, взвинтили меня.
— Что же ты можешь сказать? — без обиняков потребовал я.
— Вы о чем, Олег Иванович?
— О суде, о наркотиках, разве не ясно?
— Почем я знаю, что вас интересует? Обычно спортивные журналисты пекутся о нашем самочувствии и радуются победам, не так ли? Если вы о лекарстве, так яснее не бывает. Я на суде показал: в личное пользование вез. Могу добавить, так сказать, из первых рук новость: Международная федерация бокса, куда обратились представители стран, участники которых тоже представлены в моей весовой категории, разъяснила, что снадобье это в число запрещенных федерацией допинговых средств не входит. Вопрос снят…
— Нет, Виктор, не снят! Две тысячи ампул стоимостью в десять тысяч долларов — в личное пользование?
Добротвор и бровью не повел.
— Почему же десять? Если по рыночным расценкам, так сказать, розничным, все пятьдесят, ни монетой меньше. Это мне сообщил один доброхот из местных репортеров. Я ему и предложил купить товар гамузом, за полцены, глядишь, и приработок будет поболее, чем за статейку в газете… — Виктор явно блефовал и не скрывал этого, «Да он еще издевается надо мной!» — с нарастающим возмущением подумал я.
— Витя, — как можно мягче сказал я, уразумев наконец, почему он так агрессивен, — Витя, я ведь не интервью у тебя беру и не о проявлениях «звездной болезни» собираюсь писать… Просто мне горько, невыносимо горько становится, когда подумаю, как ты будешь глядеть людям в глаза дома… Ведь на каждый роток не набросишь платок… Ты на виду, и тебе не простят и малейшей оплошности… Как же так?.. Что же случилось с тобой, Витя?
— И на старуху бывает проруха… Какой же я дурак… — вырвалось у него.
— Ты о чем, Виктор?
Но Добротвор вмиг овладел собой. Правда, в голосе его уже не звучал издевательски насмешливый вызов, он стал ровнее, обычнее, но створки приоткрывшейся было раковины снова захлопнулись.
— Нет нужды беспокоиться, дело закрыто, наука, конечно, будет. Из Москвы летел, купил лекарство для приятеля в Киеве — он астматик, без него дня прожить не может. Как говорится: запас беды не чинит… Так я товарищу из консульства нашего — он ко мне приезжал (Власенко был у Добротвора и мне ни слова?!) — и сказал, такая версия и будет…