— Ну, что у вас, на Драве, на Саве, на буйном Дунае?
Он выпучил на меня глаза! Стоящий около него лакей Карл перевел ему мой вопрос по-немецки.
— Хорошо, хорошо, — улыбнулся он, оскалив зубы.
— Но разве ты не говоришь по-славянски? — снова задал я ему вопрос, но вместо ответа он забормотал «Кауфен зи, мейн гер, кауфен зи!.. Хороша немецка работа!»
— Вон! — крикнул я, затопав ногами, вбежал в свою комнату и упал к себе на кровать. — Боже, — восклицал я, — о каком же слиянии и объединении славян толкуют наши славянофилы! Ну, что общего между мною ярославцем и этим полунемцем? — Но вдруг вспомнил, что и самый лучший наш ученый славянофил назывался немецкой фамилией Гильфердинга, и перестал бесноваться.
— Что же, есть у нас и русский славянофил по фамилии Ширяев, но только, увы! слепец, — проговорил я себе в виде утешения и опять поник головой.
Ко мне подошел Мутон.
— Тебе надо прогуляться, рассеяться, — произнес он. — Выйдем и пройдемся по улице… — и при этом он подал мне мою шляпу.
Я машинально протянул к шляпе руку, но вдруг судорожно отдернул ее: на дне шляпы стояла надпись: «фабрика Ф. Циммермана, в С.-Петербурге».
— Не надо шляпы, я надену меховую шапку, что делал мне мастер Лоскутов! — сказал я и, шатаясь, вышел на улицу.
Француз последовал за мной. Мы вышли на Гороховую, и, о ужас, перед глазами моими замелькали вывески разных Шульцев, Миллеров, Мейеров, Марксов. Я зажмурился и храбро шел вперед, но вдруг наткнулся на кого-то.
— О, швейн! — раздалось над моим ухом.
Я плюнул и открыл глаза. Передо мной стоял красноносый немец с виолончелей в руках, прикрытым зеленым сукном, а над самой головой немца виднелась прибитая к подъезду вывеска: Аптека Гаммермана.
— Зайдем пивцом побаловаться? — предложил француз. — Вот очень хорошая немецкая портерная!
Меня взорвало.
— Молчать! — крикнул я и побежал далее.
Француз бежал сзади меня и говорил:
— Ну, так зайдем в Толмазов переулок в «Коммерческую гостиницу». Гостиница эта совсем русская и ее содержатель настоящий русак.
Я согласился. Через десять минут мы сидели в гостинице за чаем и, потребовав афиши, начали просматривать их, так как вечером я желал побывать в театре, чтобы развеяться, но на афишах то и дело мелькали немецкие фамилии.
«Театр Берга», гласила афиша, и я плюнул, но, наконец, уже и плевать перестал; афиши подряд гласили: «Русское Купеческое Общество для Взаимного Вспоможения… оркестр под управлением Германа Рейнбольда»… «Русское Купеческое Собрание… оркестр Вухерпфеннига» и т. д.
— Довольно, — сказал я и, отложив афишу в сторону, с грустью принялся пить чай.
Француз угадал мою грусть.
— Сегодня день субботний, а потому в театрах играют только немецкое или французское, — проговорил он, — а мы лучше как-нибудь отправимся в русский театр и посмотрим оперетку Зуппе «Прекрасная Галатея». Говорят, что в этой оперетке очень хороша г-жа Кронеберг.
— Мутон, ты издеваешься надо мной! — заорал я во все горло, кинул двугривенный за чай и бросился вон из трактира.
— Она русская, русская! и только носит немецкую фамилию! — кричал он, еле поспевая за мной, но я не слушал его, выбежал на Большую Садовую и очнулся только у Публичной Библиотеки, где мальчишка газетчик совал мне под нос номера газет.
— Есть «Петербургская Газета»? — спросил я.
— Отдельная продажа запрещена!. - проговорил мальчишка, — а вот ежели хотите немецкую газету, так эта дозволена.
Вместо ответа я сорвал с него шапку и бросил ее в грязь. Тот заревел. Ко мне подошел городовой и проговорил:
— Так, господин, нельзя обращаться на улице. За это и в участок можно.
Я бессмысленно посмотрел на городового и стал переходить улицу к Гостиному Двору.
— Должно быть, немец, не понимает по-русски! — пробормотал городовой и этим словом до того меня обидел, что мне легче бы было просидеть сутки в полицейском участке.
Мы шли по Суконной линии Гостиного Двора. Француз шагал около меня.
— Генеральша просила купить ей календарь, — сказал он. — Зайдем в книжный магазин.
Мы зашли к Вольфу и спросили русский календарь.
— Чей прикажете? Желаете издание Гоппе? — отнесся к нам приказчик.
Я заткнул себе уши и уже не знаю, какой календарь приобрел француз.
— Зайдем в Пассаж? — предложил он мне. — Там девочки хорошенькие прогуливаются, эдакая фам пикант. Так уж там наверное развеешься.
Я согласился, но лишь только прошел по Пассажу несколько шагов, как ко мне подошла какая-то нарядно одетая девушка, скосила глаза и произнесла: