Дневник этот он добросовестно вёл до конца своей жизни. Кроме того, он писал статьи, пьесы, драмы и стихи. Стихов писал он много и писал их чуть ли не каждый день. Выдержка из его стихов поставлена в виде эпиграфа в книге Джаншиева «Эпоха великих реформ». После смерти Бобкова остался целый сундук его писаний. В моём распоряжении был дневник до 1882 г. Мною сделаны лишь краткие извлечения из этого громадного количества листов, написанных хотя и понятным языком, но заключающих в себе много лишнего балласта в виде поэтических описаний природы и личных его любовных похождений.
Дневник интересен с двух точек зрения. Он рисует, во-первых, бытовую сторону крестьян и помещиков того времени и описывает отношения между господами и крестьянами. Во-вторых, в нём мы знакомимся со взглядами простого человека на пережитые им события того времени. Конечно, самым интересным в этом отношении является год освобождения крестьян от крепостной зависимости. Описывая события 1861 года, он приводит слышанные им слова и речи Погодина и других видных деятелей того времени.
Бобков, замечу в заключение, был настоящий русский человек.
М. Ф. ЧУЛИЦКИЙ
(1907)
Настоящий русский человек
Фёдор Дмитриевич Бобков, крестьянский сын, самоучкой освоивший грамоту, которая позволила ему из дворового мужика стать лакеем в господском доме. Краешком, а иногда и не краешком вовсе, он задел многих видных людей своей эпохи, и в конечном счёте сам выбился в видные люди: в купцы первой гильдии. Бобков — этой самой эпохи ценнейший свидетель и, что не менее важно, яркий представитель.
«Из записок бывшего крепостного человека»… Что ни говори, а название притягательное! Несмотря на кажущуюся простоту, обычно именно от таких мемуаров читатель подспудно ждёт причудливых извивов биографии автора, занимательных историй из жизни, острых суждений и прочего рода парадоксов: ну, в самом деле, не просто же так автор взялся за перо? И хотя ответ будет именно что «просто так» (научился писать — так всю жизнь и вёл дневник), в итоге читатель не обманывается: автор, несомненно, не самой простой судьбы человек.
Но кто же был простой судьбы в то непростое время? Пожалуй, главную ценность мемуаров точно подмечает ещё Михаил Фёдорович Чулицкий, составитель первой публикации «Из записок…»: «Дневник интересен [тем, что] <…> в нём мы знакомимся со взглядами простого человека на пережитые им события того времени». Опять это столкновение простоты автора и событий вокруг него — подчёркнуто сложных.
Или можно сказать: есть у нас целый огромный крестьянский мир, редкий представитель которого сумел преодолеть его притяжение, выйти в сферы весьма иные, но не удовлетвориться этим, а найти необходимость поделиться по крайней мере с самим собой размышлениями о том о сём. И тем самым дать будущим читателям яркий пример того, как «простой крепостной человек» пропустил сквозь себя события конца XIX века, когда была огромным числом простых русских людей обретена долгожданная свобода.
Поистине, не один лишь Чулицкий отмечает это. И в наше время исследователи и публицисты, обращаясь к сочинению Бобкова, смело предаются рассуждениям о его ценности как свидетельства эпохи.
Об этом, например, пишет саратовский доцент Ольга Кочукова в статье «Крепостное право и крестьянская реформа 1861 г. глазами бывшего дворового человека Ф. Д. Бобкова».
Основная линия статьи заключена именно в том, как тонко чувствовал простой крестьянин стремительно меняющееся время. Но это академический подход. Публицистика же, обнаруживая книгу Бобкова, не сдерживает себя и, размахнувшись, крупными штрихами рисует чуть ли не приключенческий роман. Такова, например, статья «Исторические версии. Записки бывшего холопа», опубликованная в «Самарской Газете» в 2018 году. В этой статье Бобков по воле автора статьи бурно живёт насыщенную жизнь, которой бы, вероятно, позавидовал и сам.
Тонко чувствующий крестьянин, проживающий насыщенную событиями жизнь… Что ж, и то и другое — всё это в книге, как видим, правда есть. Но зайдём с другой стороны и вспомним ещё об одном важном обстоятельстве: Михаил Фёдорович Чулицкий и сам был человеком непростым (бывший следователь), и сам был достаточно известным мемуаристом и, в конце концов, единственный имел доступ к предполагаемым записям Фёдора Бобкова. Автографа «Из записок крепостного человека» найдено не было. Наводит на подозрения! К сожалению, книга Бобкова слишком крепко забыта, чтобы вызывать жаркие споры, иначе дискуссии на тему «мистификация или нет?» велись бы постоянно.