Путник поклонился и промолвил:
– Я подданный ее величества королевы Виктории, божьей милостью королевы Англии, Ирландии, и прочего, капитан Джон Корнуэл.
Маято преобразился, он запахнул халат и с дружелюбной улыбкой ответил:
– Маято Коо Та, владелец этих земель и ваш покорный слуга. Не желаете ли обсохнуть и выпить чего-нибудь согревающего, мой господин?
– Я, безусловно, не откажусь, – ответил Джон, снимая свой напрочь промокший плащ, ловко подхваченный подбежавшим, наконец, слугой.
И вот через час хозяин и его гость сидели в гостиной перед приветливым камельком. Маято разливал (в который раз!) бутылочку французского вина, а Джон, протянув руки над огнем, задумчиво глядел на пламя.
– Огонь всегда вселял в меня уважение к Богу, – промолвил Корнуэл и взял протянутый с почтением бокал.
– Тогда, – заметил Маято, – подобное же уважение в вас должна вселять и вода.
– Воду я не просто уважаю, я испытываю к ней искреннюю любовь. Если не любить ее, господин мой, Коо Та, то она возненавидит тебя, а это чревато многими неприятностями. Вы слышите, как стихия беснуется на улице? Разве мог человек, не любящий воду, пройти под таким дождем те две мили, что прошел я после того, как чертов лев слопал мою лошадь?
Маято мог бы ответить на риторический вопрос Корнуэл следующее: да, мог, если этот человек хочет еще пожить, но сказал лишь:
– Вы храбры и достойны быть подданным ее Величества!
Джон ничего не ответил на вежливые слова Маято и отпил еще вина. После продолжительного молчания он спросил:
– Вы выглядите юно, мой друг. Сколько вам лет?
– Шестнадцать, сэр, в моей стране мужчины рано мужают.
– Да, – кивнул Корнуэл. – Помимо мужественности, Господь вложил в вас удивительную рассудительность.
– Благодарю вас, – слова Корнуэла явно польстили молодому хозяину, пусть даже они были лишь данью благодарности.
– Но Господь явно поторопился, – промолвил Джон. – Я бы хотел злоупотребить вашим гостеприимством, сэр, и пожить в этом прекрасном доме несколько дней, пока не заживет моя растянутая щиколотка.
– Вы поранились? – с искусственным сочувствием спросил Маято.
– Чепуха! Но довольно неприятная, если собираешься в дальний путь.
– Конечно! Вы можете полностью располагать мною и моим домом, господин Корнуэл.
– Джон, можно просто Джон, – улыбнулся Корнуэл и легко зевнул…
Уже в постели, бессонно глядя в потолок, Маято подумал, что этот Корнуэл странный человек, да определенно, очень странный.
Когда, проснувшись на следующее утро, Маято обнаружил Корнуэла стоящим на балконе его, Маято, спальни, и преспокойно курящим сигару, он поначалу немного растерялся, но не желая показать, как удивлен, добродушно пожелал бестактному гостю доброго утра.
Корнуэл ухмыльнулся и сказал:
– Вы, вероятно, удивлены моим нахальством и никак не ожидали увидеть меня в столь ранний час на балконе вашей спальни. Прошу меня покорно извинить, но я решил взять на себя смелость разбудить вас запахом это необыкновенного кофе, который я научился готовить у Базилио Геноцци, державшего когда-то лучшую кофейную лавку в Венеции.
Услышав извинения гостя, Маято облегченно вздохнул и приободрился, к тому же он был приятно удивлен божественным ароматом напитка, принесенного Джоном, видимо, именно этот запах и разбудил его.
– Думаю, эта красавица, что с самого рассвета латает крышу вон той развалины, тоже не отказалась бы от чашечки кофе по рецепту Базилио.
Настроение Маято тут же испортилось. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Джон говорил о Тин. Коо Та нехотя поднялся, накинул халат и вышел на балкон.
Тин, в самом деле, латала крышу. Рядом с развалинами лежала куча веток, которыми Саоса затыкала дыры в жалкой постройке, она беззаботно напевала, прекрасно видя, что за ней наблюдают две пары мужских глаз.
– Честное слово! – засмеялся Корнуэл, – я давно не видел, чтобы человек так заразительно работал. Глядя на нее, я готов свернуть горы. Не нужно ли вам что-нибудь починить, Маято?
– Обычно этим занимаются слуги, – недовольно проворчал Маято.
– Жаль, – Корнуэл покачал головой. – Человек должен работать, должен бороться с природным желанием все уровнять в единой гармонии. Знакомы вы с философским трактатом Маркса? Он становится интересен в Германии. Это, конечно, чепуха, но растительная жизнь достойна только презрения.
При этих словах Корнуэла Маято, кажется, немного покраснел, но кто может ручаться за это? Быть может, то были лишь лучи утреннего солнца, упавшие на его красивое лицо?