– А где… где дон Филиппе? – донна Изабелла не видела ни крови, ни тела.
– Я прогнал его, вы же сами просили, – недоуменно ответил Родриго.
– Ах, черт, – только и смогла сказать донна Изабелла.
Родриго улыбнулся, и она скорее почувствовала, чем увидела его улыбку.
– Вам нечего бояться, донна Изабелла, никто и ничто на этом острове и пальцем вас не тронет без моего ведома, и я обещаю вам не покидать его до тех пор, пока вы здесь.
– Почему? – спросила донна Изабелла и взглянула в глаза Родриго.
– Потому что… – Родриго отвел взгляд. – Думаю, когда-нибудь мы обсудим это, а пока… не позволите ли мне проводить вас домой?
Ответить Изабелла не успела, на побережье выбежали пятеро слуг во главе с Эстер, все они были вооружены и в руках держали факелы.
– Сеньора! – воскликнула Эстер, сверля Родриго негодующим взглядом. – Мы вас потеряли. Неудачное время для прогулок! Вы могли бы взять с собой меня или кого-нибудь из слуг…
– Я хотела побыть одна, – прервала Изабелла поток ее словописаний. – Да и сейчас хочу. Вы все можете идти домой. Оставьте меня.
– Но… – Эстер посмотрела на Родриго.
– Простите, – промолвил он и поклонился. – Позвольте представиться: я…
– Дон Родриго Альбана-и-Бланко, герцог, – перебила его донна Изабелла. – Отправляйтесь домой, Эстер, через минуту я догоню вас.
Когда Эстер и слуги удалились, Изабелла повернула к Родриго пылающее лицо и протянула ему руку.
– У Филиппе не было наследников, дон Родриго.
Дон Родриго взял протянутую руку и легко коснулся ее губами.
– Доброй ночи, донна Изабелла, – тихо сказал Родриго Альбана и ушел прочь.
5.
Горячая кровь этого оленя вселилась в юношу. Он чувствовал, как гудит она в его висках, наполняя тело возбуждением и легким страхом. Ноздри его раздувались, весь он, казалось, переселился в свои глаза, безотрывно следящие за столь же настороженным оленем. Он представлял каждое биение его сердца, он сросся с его кровью. Рука, натягивающая тетиву, была уже на пределе, и только воля, возбуждение и страсть охотника удерживали ее расслабление, которое повлекло бы за собой смерть, смерть прекрасного существа.
– Стреляй, Иккохтли! Стреляй или я подумаю, что ты подло обманул меня и просто похвалялся, – тихо шепнул притаившийся рядом молодой ацтек Нопалцин, сын кацика.
Юноша медленно повернул голову к Нопалцину, и в то же мгновение стрела сорвалась с тетивы и впилась в ухо оленя, пригвоздив его к стволу дерева. Испуганное животное метнулось, разрывая свою плоть, и скрылось в зарослях.
Нопалцин подпрыгнул и ликующе закричал:
– У тебя получилось! О великий Уицилопочтли! У него получилось!
Иккохтли небрежным движением закинул лук за плечо и довольно улыбнулся.
– Ты никогда не откроешь мне секрет своего мастерства! Я бы жизнь отдал, чтобы узнать, как у тебя это получается! – в экстазе от восторга и зависти воскликнул Нопалцин.
– Жизнь бесценна, – строго заявил Иккохтли. – Нельзя торговаться ею.
– Это все равно, – грустно сказал Нопалцин. – Теперь мне два пути: или я окажусь на алтаре наших жрецов или умру от рук этих проклятых теолей. Но, великий Кецалькоатль, я бы предпочел первое.
Иккохтли опустил голову на грудь и задумался; странные оттенки чувств мерцали на его лице вместе с солнечными зайчиками. Вдруг глаза его засверкали нехорошим блеском, он схватил руку Нопалцина и промолвил:
– Я всегда был тебе братом, Нопалцин, и всегда буду, помни об этом, что бы ни случилось с нами в будущем. У каждого свой путь, мы не в силах изменить его, но должны сделать все возможное, чтобы после нас на этом пути висели гирлянды цветов, а не лежали горами черепа. Все мы обречены, и на какое ложе бы ты не лег, будь то жертвенный алтарь или окровавленная земля под ногами теолей, знай, я буду с тобой до конца.
Нопалцин крепко обнял Иккохтли и со слезами в голосе произнес:
– И я, я тоже. Клянусь!
И словно печать на клятву, вдали раздалась канонада, встревожившая юношей.
– Что, что это?! – в ужасе воскликнул Нопалцин.
– Я полагаю, что это теоли, – тихо, но уверенно сказал Иккохтли. – Это их палки, выпускающие огонь. Но почему? Ведь Монтесума принял их, как гостей.
– Скорее идем!
И они быстрее оленей помчались к Теночтитлану, взяв по пути своих воинов, стоявших лагерем у реки.
Теночтитлан пылал. Он пылал от пожаров и ярости за смерть своего повелителя. Наследный принц поднял восстание против испанцев, и тысячи ацтеков ринулись на приступ императорского дворца, ставшего резиденцией неприятеля, гнездом черных змей. Огонь испанцев слизывал идущих на приступ, покрывая площадь сотнями трупов. Но ярость атакующих была безмерна, ярость и ненависть к захватчикам, пришедших, чтобы отнять у них землю, религию и жизнь, чтобы обратить в рабство детей солнца. И теперь эти обезумевшие от страха и ненависти дети бросались грудью под свинец. И когда Иккохтли и Нопалцин со своими воинами вернулись в город, он был не тем прекрасным домом, где они жили в радости и беззаботном веселье, он превратился в жалящую медузу, в змею, затягивающую кольца у себя на шее.