Мальчишку решительно взяли под руки и отвели в крайнюю постройку, в которой пахло псиной, сеном и дерьмом – запахи, неприятно поразившие придворного пажа.
– Раздевайся. Речь понимаешь? – спросил служка, возрастом равный с мальчишкой, видя, что он не движется.
– Да, – ответил юноша.
– Снимай свое рванье, вот горячая вода, – и служка указал на большой чан, из которого поднимался легкий парок.
Мальчишке было стыдно раздеваться перед незнакомым человеком, да еще и слугой, и он мялся, не зная, как поступить. Тогда служка решительно содрал с его белого тела остатки одежды и внимательно осмотрел его, голого, с ног до головы.
– Какой ты худой! – презрительно сказал служка. – Одни кости, собакам кинуть – есть не станут.
Гордость пажа взыграла в мальчишке, и он легонько ткнул в служку кулаком, отчего тот отлетел к ближайшей стенке, чуть не опрокинув чан. Под его изумленным и обиженным взором мальчишка гордо прошествовал к чану и забрался в до боли горячую воду.
Свирепый и теперь уже молчаливый служка бросил ему одежду, и мальчишка с удивлением и непривычкой натянул на себя вещи, которые ему никогда не приходилось носить: шерстяные штаны вместо бархатных панталон, грубая рубаха вместо его шелковой, и меховая тужурка вместо разодранного черного плаща с золотыми звездами. В этом наряде он чувствовал себя неловко, штаны кололи, а от меха хотелось чихать.
Служка накормил его жареным мясом, которое мальчишка ел с большой жадностью, ибо был голоден, как волк.
– Что мне теперь придется делать? – спросил мальчишка, насытившись.
Служка пожал плечами:
– Что Родерик прикажет. А пока отдыхай.
Три дня отдыхал бывший паж, пока Родерик не пришел за ним сам. Он был большой, величественный, его глаза метали молнии языческих богов, он казался маленькому рабу не просто сильным, но могущественным. Он был особью другой жизни и требовал от бывшего пажа, чтобы он жил по его правилам.
Родерик внимательно ощупал никудышные мускулы нового раба и разочарованно хмыкнул:
– Неделя работы на весельном, и ты падешь. Умеешь ли ты что делать?
Молодой паж был благодарным человеком, он умел ценить отзывчивость и щедрость в других людях, но он был очень гордым, слишком гордым для раба. Он мог бы сказать, что знает различные науки, письмо, музыку, философию, он меткий стрелок и остроумный собеседник, умеет читать по звездам и лечить, но он был горд. Родерик признал в нем раба, а раб умеет только махать веслом да работать мотыгой.
– Нет, – спокойно ответил мальчишка.
– Чем же ты жил раньше? – удивился Родерик. – У тебя была хорошая одежда.
– Я был бродягой, – ответил мальчишка, подумав, что это чистая правда, ибо последние дни он брел.
– Ладно, – нахмурился Родерик, – пойдешь прислугой.
Мальчишку покоробило от приказания Родерика, он замотал головой, пытаясь прогнать наваждение, и попросил:
– Отправьте меня лучше весельником.
Родерик вскинул брови в немом вызове и улыбнулся в бороду, улыбнулся нежно и зло.
– Будь по-твоему! Ватх!
Прибежал служка.
– Заковать его в цепи и отправить на мое судно! – приказал он и ушел.
Служка злорадно осклабился, за что немилосердно получил в зубы.
В тот же день мальчишку заковали в цепи и с несколькими несчастными пленниками, еще более дикими, чем люди Родерика, отправили на большой трофейный дромон, с одним парусом, на котором было намалевано восходящее солнце и лучи, разбегающиеся от него. Рабов спустили в весельное и приковали к скамьям. Отныне и до самой смерти они должны были влачить жалкое существование, которое, как правило, оказывалось недолгим.
В весельном отвратительно воняло, было сыро, и бегали полчища крыс. Эти животные особенно сильно отравляли жизнь брезгливому рабу. За две недели простоя они изгрызли его сапоги, и ноги мальчишки оказались беззащитны от холодной воды, всегда бывшей в изобилии в весельном. Но он не простудился и не заболел, как его сосед по скамье, которого вынесли на пятый день, холодного и разбухшего.
Мальчишка дрожал от холода, но лишь крепче стискивал челюсти, чтобы не стучать зубами, он всегда хотел есть и, в конце концов, снизошел до охоты на крыс, он привык к сырости и вони, и большой волосатый Мильгар проиграл кухарю свою жену, к огромному удовольствию последней.
Две недели простоя тянулись, как век, пока не пришел приказ мочить весла: бравый Родерик и его дикие подданные собирались совершить набег на караван купцов, поднимавшихся вверх по реке Индъяха. Это было первое испытание для бывшего пажа.
Работа в весельном оказалась, действительно, не для него, ибо он не имел столько сил, чтобы ворочать многопудовым веслом. Это не понравилось Мильгару, и он с удовольствием прошелся плеткой по тщедушной спине раба, по его белой прозрачной коже и острым лопаткам. И так повторялось до тех пор, пока на плечах мальчишки не забугрились настоящие мускулы, не вздулись вены на крепких предплечьях, и не загрубели руки, не стали мозольными пальцы музыканта.