Но что бы там ни было и как бы там не было, в самый глухой час, перед рассветом, усталость подкосила бедных женщин и заставила их сесть в своих прекрасных нарядах прямо на землю. Холод сроднил госпожу и служанку, и они, обнявшись, молча взирали на темень, думая каждая о своем.
– Какая же все-таки сволочь, этот мой брат! – глубокомысленно заметила Пиро. – Бежать, бросив меня на дороге, польстившись сельской потаскушкой! Зачем, зачем я согласилась поехать на этот приватный вечер маркиза Нери?!
Кармино промолчала, ибо ей на ум пришла та же мысль.
– Ты права, – продолжила госпожа. – Он заслуживает палок. Нет, он заслуживает смерти, хотя это было бы слишком щадящим наказанием для этого выродка. Прости, Господи!
– Да, госпожа, – тихо сказала Кармино. – Вы милостивы.
Если камеристка графини и питала кое-какие иллюзии относительно своей госпожи, то после нескольких часов, проведенных с нею в ночном лесу, эти иллюзии развеялись, как утренний туман над рекой. Она и раньше считала хозяйку лживой, надменной, жестокой, но почему-то не принимала в расчет, что она может быть такой и по отношению к самой Кармино. Она вспомнила, совершенно некстати, мерзкие слухи о своей госпоже, пакости, в которых принимала невольное участие, оргии и разнузданные пиры, и если раньше все это казалось ей увлекательнейшим образом жизни, то теперь она глубоко сожалела, что не ушла в монастырь.
Кармино уже почти дала себе монашеский обет, когда графиня прервала ее внутренний монолог тихим вскриком.
– Посмотри, дорогая, – прошептала Пиро, хватаясь за руку камеристки, – кажется, кто-то идет по дороге, я вижу движущуюся тень.
Кармино присмотрелась и, в самом деле, узрела в темноте еще более темное пятно, которое, насвистывая, приближалось.
– Умоляю, графиня, – как можно тише прошептала камеристка, – умоляю, ни звука, иначе мы пропали!
Две женщины замерли и затаили дыхание, но им казалось, что бешеный стук сердечек выдает местонахождение несчастных спутниц.
Тень поравнялась с ними, и женщины отчетливо услышали слова тихой песенки, которую путник прежде насвистывал.
Я брожу из края в край,
Не ищу покой и рай.
Женщин мне, огонь их рук,
Мясо, выпивка и друг.
Песенка оборвалась, и путник, уже миновавший невольных путешественниц, внезапно остановился. Не поворачивая головы, он громко, почти святотатственно в таком тихом лесу, спросил:
– Интересно, что делают ночью на лесной дороге две столь прекрасные дамы?
Испустив тихий вздох, графиня без сознания упала на руки камеристке. Кармино столкнула ее с колен и смело, почто отчаянно, подошла к незнакомцу, скрытому от нее ночью, плащом и широкополой шляпой.
– А это, синьор, вас ни в коей мере не касается, – с вызовом ответила она.
Незнакомец удивленно присвистнул и сказал:
– Милая сеньорита, это, конечно же, не касается меня, но если вы попали в беду, для меня было бы честью оказать вам посильную помощь. К тому же ни время, ни место не подходят для приятных прогулок, лишенных мужского присутствия, ибо, поверьте мне на слово, женщина слаба.
Кармино могла бы и не согласиться с полуночным насмешником, но слезы страха и отчаяния сами брызнули из ее глаз, и она, сквасившись, разрыдалась.
Незнакомец ласково обнял девушку, чем напугал ее еще больше и, поняв это, галантно отступил, позволив ей реветь в одиночестве. С состраданием протянул он ей расшитый кружевом платок, пахнущий чем-то необъяснимо приятным. И высохли слезы на расстроенных щеках, и глаза по-другому заблестели. Пользуясь минутой, Кармино попыталась прочесть монограмму в уголке платка, но свет звезд был слишком слаб. Она промокнула остатки слез и нерешительно посмотрела на утешителя.
– Кто вы, я спрашивать не буду, – ласково сказал он. – Я даже не поинтересуюсь, как вы оказались здесь в такой час. Но мне не дает покоя вопрос: чем я могу быть полезен самому прекрасному существу, что я когда-либо встречал?
Графиня, слышавшая последние слова незнакомца, пошевелилась и, заставив вздрогнуть и Кармино, и случайного прохожего от неожиданного ее вступления, томно сказала следующее:
– О, милостивый государь! Под небом еще не рождалось существо несчастнее меня. Брошена одна, в лесу, я дрожу при мысли о том, чтобы продолжить путь, полных неведомых опасностей. Я бедная женщина и, к сожалению, не смогу отблагодарить как следует за ваше благородство и желание проводить нас хотя бы до ближайшего человеческого жилья, но, видит Бог, я буду вспоминать вас в своих горячих молитвах, ибо я верю, что вы честный человек, и не бросите меня в беде.