Из записок дачника
Из записок садовода
Я стою и смотрю себе под ноги. «Прорастет или не прорастет? Может, полить или навоза натаскать? Натаскать и потом полить. Или дождь пойдет. Пойдет или не пойдет?»
Я включаю радио.
— Сегодня в области ожидаются осадки. Снег, град, изморозь, штормовой ветер.
— А дождь?
— А дождь не ожидается. Повторяем по буквам: д о ж д ь н е о ж и д а е т с я. Спонсор метеосводки — товарищ Петров. Ура Петрову! Благодаря его добровольным пожертвованиям в области ожидаются осадки. А вот и он сам.
Я стою, смотрю себе под ноги и слушаю радио.
— Товарищ Петров, благодаря вашим капиталовлажениям дачники могут не поливать?
— Чего не поливать? Почему это?
— Ну, как же… Ведь ожидаются осадки! Значит, можно не поливать!
— А ну с этой стороны, конечно. Уважаемые дачники, этот день вы можете посвятить навозу. Таскать навоз лучше ведрами. Лучше большими. Лучше в двух руках. Подключите родственников.
Я отключаю радио и подключаю родственников. А правление отключает электричество.
Очень темно. Ничего не видно. Ориентировка по запаху. Навоз пахнет почти так же, как дерьмо. На ощупь включаю радио.
— Уважаемые дачники! Не спутайте навоз с дерьмом. Вот что по этому поводу думает товарищ Петров.
— Я думаю, что все будет хорошо.
Выключаю радио. Начинаю прокладывать путь по карте. Пункт А — компост. Пункт В — грядка. В мозгу молоточки стучат: «Прорастет — не прорастет». По большому счету, без разницы, но жалко. Из пункта А в пункт В вышел человек с навозом в обеих руках. Обещают осадки. Ветер ураганный. Ни зги не видно. Вопрос: зачем все это?
Я падаю в клубнику. Перекур. Были бы сигареты — был бы перекур. А так просто перекур. Визуальный. Включаю радио. — Надвигается ураган. На Ладоге — шторм, десятибалльный по пятибалльной системе… Старожилы подобного не помнят. После сегодняшнего помнить будет некому… Спасайся, кто может…
Радио молчит. Вокруг тьма. Шорох чьих-то крыльев. Чей-то загробный вой. «Господи, — шепчу, — прорастет или не прорастет?» И голос в молниях с небес: «Поливать надо было…»
— Бери лопату.
Беру.
— Копай.
Копаю.
— Быстрей копай.
Копаю, как истребитель ВВС.
— Копай тут.
Копаю тут.
— Копай здесь.
Копаю тут и здесь.
— Копай там.
Копаю тут, здесь и там.
— Везде копай.
Копаю в пространстве.
— Засыпай.
— Как это?
— Так же, как копать, но в другую сторону.
— Зачем?
— Как это зачем? Яма же!
Засыпаю. Засыпаю на ходу. Сплю. Вижу странный сон: все вокруг копают. А я засыпаю. Они копают — я засыпаю. Безотходное производство.
— Подари мне цветок, — говорит она.
— Где же я возьму цветок?
— Посади.
«Вот гадина», — думаю.
Обливаясь потом, сажаю то, что будет цветком. Удобряю, поливаю, опять удобряю, поливаю, как мудак, поливаю, удобряю. Вырываю с корнем.
— На, — говорю, — подавись. — Чтоб я тебя больше не видел!
Она хлещет меня этим цветком. Облетают лепестки. Облетает осень.
Предположительно, овощ. Возможно, съедобный. Скорее всего, вкусный.
— Привет, овощ! — говорю.
— Привет, Лавров! — говорит овощ.
— Как живешь? — спрашиваю.
— Как арбуз, — говорит, — живот растет, а кончик сохнет.
Ага, думаю, значит, не арбуз.
— Как дети, — спрашиваю, — здоровы ли?
— Тебе лучше знать, — говорит, — я ими не обедал.
Ага, думаю, значит, ими я обедал. Чем же я обедал? Окрошкой вроде.
— Привет, — говорю, — колбаса.
— Привет, мудак! — говорит овощ.
Ага, значит, не колбаса.
— Здравствуй, укроп! — кричу.
— Привет, Лавров, — кричит укроп, — привет, овощ.
— Привет, укроп, — кричит овощ, — привет, мудак, — кричит мне.
Ага, значит, не укроп.
— Дыня? — говорю.
— По вторникам, — говорит овощ.
— Что по вторникам? — спрашиваю.
— Что хочешь, — говорит овощ.
Разговор заходит в тупик. И вдруг овощ крылья расправляет, клювом щелкает, в воздух поднимается и за деревьями дальними исчезает. А вы говорите, поливать…
Приехал дом смотреть. Хороший, большой, с трубой сверху.
— Вода есть? — интересуюсь.
— А куда ж ей деться, — хозяин отвечает, — вода, слава богу, не волк — в лес не убежит.
— А где? — спрашиваю и гляжу кругом в поисках колодца.
— Где? — говорит хозяин и тоже кругом ищет, — да везде. Тут куды ни ткни — одна вода напополам с бомбами.
— Какими бомбами? — удивляюсь.
— Нашими, — отвечает, — советскими. Шо с войны остались… Так шо, будете копать — не обессудьте.
Я потихоньку начинаю уходить. Натыкаюсь на что-то острое в полу.
— Ай!
— Это, — улыбается хозяин, — проволока колючая.
— Вижу, что колючая, — говорю и попой двигаю. Освобождаюсь.
Вздохнул глубоко, плечи расправил — и нос к носу с мордой чьей-то.
— Хенде хох! — хрипит морда.
— Да вы не бойтесь, — хохочет сволочь-хозяин, — он ручной, заместо собаки, да и воду ищет. А то, как без воды-то?!
Помчался я оттуда. Через бомбы перескакивал, под проволокой пролезал, следы путал, чтоб фашисты не нашли.
Вернулся в город налегке.
— Люди, — кричу, — война-то еще не кончилась!
Верно, милый, — подхватывает старушка старенькая с авоськой, — в наших сердцах никогда проклятая не кончится. А сам-то кто будешь?
— Дачник, — отвечаю, и неторопливо в пивную. А там друзья, улыбки, вобла…
Ночные истории
Посадил дед репку. Потом дыню. Потом картошку. Следом за ней лук, укроп и чеснок. Подумал — и два дерева вкопал: яблочное и облепиховое. А тут репка как раз выросла. Большая-пребольшая. Тащил ее дед, тащил — ни хрена. А тут дыня подоспела — дед на нее переквалифицировался. Уже с помощью домочадцев и малознакомого внука из Бердичева. Ни хрена. Далее: картошку выкапывали всей деревней. Добрались аж до скелетов, VII в. н. э. датируемых. Но картошку не спасли.
Дед обезумел, поймал мышку, засунул ее себе в карман и рванул к укропу. Мышка не помогла. Также не удалось вытащить лук, чеснок и дотянуться до яблок с облепихой.
Дед сошел с ума — зарезал бабку, внука из Бердичева живьем в навоз закопал, перебил всех мышей в округе, а Жучку заставил днем выть на луну, отчего собачка тоже съехала и, порвав ошейник, бежала в лес на болота. Слышите, воет. То-то же.
Однажды маленький-маленький мальчик, будучи на даче, пошел в дальний лес за грибами. Он вошел в темный страшный дремучий лес, набрал там грибов и принес их маме. А мама их начала жарить. И странный запах шел от этих грибов, и светились они не по-научному. Съел мальчик грибов, схватился за живот и пошел на речку купаться. А речка та была глубокая-глубокая, течение быстрое-быстрое, водовороты опасные-опасные. Зашел мальчик в речку нырнул, вынырнул и домой отправился. А перед сном в туалет пошел по нужде. С тех пор никто его не видел.
— А я видел, — мужик какой-то говорит, — он там до сих пор сидит, сами понимаете…
Дачники на дне
Пиеса в трех действиях
Горькому посвящается
Действующие лица:
Лавров, 23 года.
Гоголев, 35 лет.