Наталья Николаевна встретила их в передней и упала без чувств. Пушкина уложили на диван в кабинете.
Очень скоро домашний врач Иван Тимофеевич Спасский осмотрел Пушкина и нашел рану неопасной. Пушкин был ранен в ногу навылет, но потерял много крови. Кость была цела. Это же подтвердил прибывший утром доктор Арендт, присланный царем. К вечеру следующего дня он уже стоял у окна, поддерживаемый Никитой, смотрел на заснеженный двор и открытый каретный сарай, в котором чинили рессору. Наталья Николаевна ввела в кабинет Жуковского.
— Я, право, сам не понимаю, как это случилось, но ни о чем не жалею, — сказал Пушкин. — Теперь отставка, и прощай архивы. Писать письмо государю, ей-богу, не смею. Ты от него?
— Сударь, в своем ли ты уме? Какая отставка, какие архивы? — Жуковский растерянно посмотрел на Наталью Николаевну и развел руками. — Теперь суд, милостивый государь. Суд! Ведь месяц, как дал царю слово не делать ничего без его ведома. А нынче весь Петербург на ноги поставил. Надобно тебе или пожить в желтом доме, или велеть себя хорошенько высечь, чтобы привести кровь в движение. Бенкендорф в ярости. Царь о милости и слышать не хочет. И ведь хитрец какой! Второго дня у Разумовской на балу — тишь да гладь, да Божья благодать. Князь Петр Андреевич нынче сказал, что ты с ним на балу — только о «Современнике», да о статье князя Козловского. Был спокоен и весел…
Вошел Вяземский, наклонился, целуя руку Наталье Николаевне, и как бы не замечая Пушкина:
— Что поделывает ваш грубиян-супруг?
Подошел к Пушкину, обнял его.
— Да, удивил ты нас. Удивил и напугал.
Дантеса выслали из России. Его жена Екатерина Николаевна навсегда покинула Россию и уехала к мужу в Сульц. Жуковский заступался за Пушкина и просил у царя милости. Поэта вновь сослали в Михайловское. С ним уехала и Наталья Николаевна с детьми. Александра Николаевна Гончарова, фрейлина императрицы, отправилась в отпуск к матери в Ярополец, потом вернулась в Петербург и жила во дворце. Квартира в доме на Мойке опустела.
Домик в Михайловском был мал для семьи. Поселились у Осиповой в Тригорском. Прасковья Александровна, жившая с дочерьми Марией Ивановной и Катей, приняла Пушкиных как родных. Стала хлопотать через свою падчерицу Александру Ивановну Беклешову о разрешении Пушкиным поселиться в Пскове или Острове. Муж Александры Ивановны, псковский полицмейстер Петр Николаевич Беклешов, писал об этом в Петербург, но оттуда приходили отказы.
Казалось, в Тригорское вернулась прежняя жизнь. Часто гостили Алексей Вульф с сестрой Анной. Алексей жил подолгу, а Анна не задерживалась, гостила по два — три дня и уезжала в Малинники. А пуще всего боялась остаться с Пушкиным наедине. Приезжали Вревские. Евпраксия Николаевна ни разу не обмолвилась о встрече с Пушкиным накануне дуэли. Ни дома, ни при гостях тема эта не обсуждалась.
Теперь Пушкин мог работать. Утром, по обычаю, писал в постели. Потом вставал, садился на коня, скакал в Михайловское, возвращался, пил кофе с гущей и снова писал. Он был полон замыслов. Задумал кончить историю Петра. Да не просто историю, а художественно-историческую прозу. Может быть, будет роман? Сейчас Петр казался ему не только героем прошлого, но и будущего России. Незадолго до дуэли он говорил об этом с Егором Егоровичем Келлером, который познакомил его с дневником Патрика Гордона, интересным источником по истории петровской России. Бесценны были и тургеневские материалы, добытые в Париже. Незадолго до дуэли Александр Иванович показал их Пушкину. Особенно важными ему теперь казались записки гольштейнского министра Басевича из библиотеки Вольтера. Но теперь доступ в архивы был закрыт. Важно было обойти Устрялова, которому царь поручил писать историю Петра. Жуковский обещал прислать что-то через знакомого Пушкину журналиста Бурнашева, время от времени навещавшего Псков. Он вспоминал то, что писал еще в 1834 году. Вспоминал и думал. Опустив поводья, медленно ехал вдоль застывшей Сороти.
…Россия вошла в Европу как спущенный корабль — при стуке топора и громе пушек… европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы. Да, да… Только европейское просвещение, неуклонное, ничем не прерываемое просвещение народа, реформы — вот путь России со времени Петра и в будущем. Россия отстала. Отмена рабства, реформы Сперанского — все забыто, развеяно ледяным ветром на Сенатской площади. Слышал, скоро в Лондоне проведут подземную железную дорогу. А у нас, как говорит князь Петр Андреевич, от мысли до мысли… скачи, не доскачешь. Декабристы… Эти рано, до звезды, вышедшие сеятели свободы… Да, дело 14 декабря — это и мужество, и самоотверженность, и честь. Но к чему стадам дары свободы? В Евангелии сказано: «изыде сеятель сеяти семена своя». Сеять нужно не в каменистую, а в удобренную почву. Стало быть, — только время, просвещение и реформы. И самое первое — отмена рабства.