Портрет Е. Н. Гончаровой висит в большой захламленной комнате. Рядом рояль, покрытый толстым слоем пыли. Рояль расстроен. Жан Пьер уверяет, что на этом инструменте играл еще барон Жорж, сын Екатерины, и, вероятно, она сама. У стены стол, заваленный современными журналами.
На столе слепок с руки Екатерины Николаевны, сделанный при ее жизни. Длинные пальцы, изящная кисть, на безымянном пальце — обручальное кольцо. В соседних комнатах — такое же запустение. Висят еще два портрета. На одном — старшая дочь Дантесов, Матильда Метман. На другом — Наполеон III, при котором ловкий Дантес сумел взять реванш за неудавшуюся при русском дворе карьеру и стал сенатором. Нам рассказывают, что ранее в замке висело двадцать четыре портрета семьи Дантес-Геккерн, в том числе и портрет Луи Геккерна. Все они сейчас вывезены. В замке осталась в одиночестве одна Екатерина Николаевна. Почему? Жан Пьер не знает. Рудольф высказывает предположение, что картину высотой метра три трудно и дорого транспортировать. Мне это объяснение кажется неубедительным. Нам говорят, что семья разрешила местному фотографу сделать фотографии всех двадцати четырех картин и фотограф может продавать их по 60 франков за штуку, но для этого требуется разрешение семьи. Жан Пьер попытается сегодня же показать нам эти фотографии, однако, как уже говорилось, продать их без разрешения он не может.
Одна из комнат — спальня Е. Н. Гончаровой. Здесь стояла ее кровать, на которой она умерла в возрасте 34 лет. Во время Второй мировой войны в эту комнату попал снаряд, разнесший кровать в щепы. И они сложены на длинном пыльном столе в соседней комнате. В этой же комнате — камин с двумя гербами, Дантесов и Геккернов. В соседней — старинная изразцовая печь работы XVIII века, под притолокой у входа выбита дата постройки замка: 1605 год. Этажом выше в одной из комнат мы неожиданно наткнулись на надгробную плиту с ясно читаемыми датами. Жан Пьер объясняет, что эта плита лежала на могиле Екатерины Николаевны, но вскоре Дантес решил заменить ее другой. Интересно, что на этой плите ошибочно указаны день смерти Е. Н. Гончаровой — двадцатого октября вместо пятнадцатого — и ее возраст — тридцать два года вместо тридцати четырех. Не с этим ли связана замена плиты? Впрочем, в метрической книге Исаакиевского собора за 1837 год 10 января сделана запись о венчании «барона Георга Карла Геккерна… 25 лет… с фрейлиною ее императорского величества, девицею Екатериною Николаевною Гончаровою, 26 лет». На самом же деле в это время Екатерине Николаевне шел двадцать девятый год. Дантес был моложе своей жены на три года, и, возможно, Екатерина Николаевна скрывала свой возраст. Екатерина Николаевна похоронена рядом с другими членами семьи, как мы и предполагали, у самого входа в дворик. Жан Пьер обещает отправиться с нами на кладбище и показать могилу Е. Н. Гончаровой, а заодно и барона Луи Геккерна.
Мы долго бродим по дому, в нем около пятнадцати комнат. Всюду запустение. По углам свалены в кучи или лежат в беспорядке на столах покрытые пылью старинные гравюры, миниатюры, выполненные маслом, вазы, посуда работы XVIII и XIX веков вперемешку с новыми порванными журналами и дешевыми изданиями. Я то и дело спрашиваю Жан Пьера: «Чей это портрет, какое приблизительно время?..» Все напрасно, он не знает. Ведь мы не в музее, и Жан Пьер не экскурсовод. Мы всего лишь в доме, где он родился и вырос, где барон Марк с семьей жили еще два года назад, доме, который ждет распродажи. И что будет с портретом Е. Н. Гончаровой, в чьи руки он попадет? Не исчезнет ли навсегда?