Мы спустились вниз, прошли длинный коридор, где стоит шкаф с книгами. (Вот бы порыться!) Впрочем, книги все больше новые, старых мало. Вышли в парк… Жан Пьер рассказывает, что весною здесь буйно цветут каштаны, но плодов почему-то не дают. Дубам лет по двести. Старинный каменный фонтан, построенный в конце XVIII века, старый каменный колодец. На территории парка башня, возведенная еще в XIII веке для защиты Сульца, — одно из самых древних сооружений в городе. Во время Второй мировой войны, когда Жан Пьеру было лет пятнадцать, в замке стоял немецкий гарнизон. Однако галерею портретов, фамильное серебро и мебель его отцу удалось заблаговременно вывезти и спрятать. Барон Марк и его семья жили во время оккупации в нижнем этаже.
Пора уходить. Я оглянулся, и последнее, что увидел, был балкон, выходивший в парк из спальни Екатерины Николаевны.
Мы снова идем к кладбищенской стене, и оба, месье Браун и месье Турк, показывают плиту у самого входа в огороженный дворик, под которой покоится Е. Н. Гончарова. Надпись и даты неразборчивы. Могила Луи Геккерна у самой стены, слева от траурной урны. Все запущено, заросло вековой травой забвения.
На прощание месье Браун вручает мне ксерокопии четырех документов. Первый — свидетельство о рождении Дантеса 5 февраля 1812 года в г. Кольмар. Его отцу, Жозефу-Конраду, было в то время тридцать восемь лет. Мать — Мари-Анна-Луиза, урожденная фон Хатцфельд. Под документом — подпись отца. Но самое интересное — приписка. В ней говорится о том, что в 1841 году суд города Кольмара официально признал за Жоржем Дантесом право присвоения фамилии Геккерн. Второй документ — свидетельство о рождении сына Екатерины Николаевны и Дантеса, названного Луи Жозефом Морисом Жоржем Шарлем, 21 сентября 1843 года (известного под именем барона Жоржа[1]). Месье Браун вспоминает, что его отец в детстве видел барона Жоржа. Под документом стоит витиеватая подпись убийцы Пушкина. Третий документ — свидетельство о рождении старшей дочери Матильды 19 октября 1837 года в Сульце. Этот документ окончательно снимает известное предположение о беременности Екатерины до свадьбы, из-за которой будто бы Дантес решился на этот брак.
И наконец четвертый документ. Это справка, составленная местным обществом любителей истории. Она сообщает, что впервые фамилия Дантес упоминается в связи с появлением в Сульце в 1720 году некоего Жана-Анри Антеса, фабриканта, родившегося в Мильхаузене, — в то время это была Швейцария. Он был владельцем литейного завода. В 1730 году он по разрешению французского двора строит оружейную фабрику и получает дворянство (примерно в то же время, что и Гончаровы). Его внук, Жозеф-Конрад Дантес, уже считается местным помещиком, он хорошо говорил на местном эльзасском диалекте. Сведения о самом Жорже Шарле Дантесе общеизвестны. Он учился в Париже в военном училище Сен-Сир. Ярый роялист, Дантес организовал после революции 1830 года группу молодых офицеров, с тем чтобы помочь герцогине Беррийской возвести на престол герцога Бордоского. Когда из этого ничего не вышло, семья помогла ему устроиться на службу при русском дворе.
Все это хорошо знают наши пушкинисты, однако вряд ли известно, что основную роль в назначении Дантеса в Петербург сыграл брат матери, граф фон Хатцфельд. В том же документе содержатся сведения о дуэли Дантеса с Пушкиным. Надо ли говорить, что это как бы взгляд с другой стороны. Дуэль мотивируется темпераментом Пушкина и легкомыслием его жены. Впрочем, даже в этом документе высказано сожаление по поводу гибели поэта, «чтимого как интеллигенцией, так и народом». Здесь же мельком говорится и о том, что двор преследовал Пушкина. Далее описываются отношения Дантеса и его жены. Оказывается, Дантес женился на Екатерине Гончаровой по «страстной и взаимной любви». А через несколько строк выясняется, что «Дантес, ослепленный красотой Натали, все более и более проникался душевной красотой своей жены. И это счастье отняла у него ее смерть. Блестящий офицер, танцевавший в Санкт-Петербурге мазурку и котильон, более не существовал…»
Когда я читал «историческую справку», поезд уже увозил меня в Дижон. Позади остались вокзал в Кольмаре, прощание с Нитше, какие-то хлопоты и просьба не забыть о снимках, сделанных нами, передать мне негативы и фотографии при первой же оказии…
И вот она, эта первая оказия. Огни в часовне давно погасли, и ни самой часовни, ни крутого берега в темноте уже не видно. Рудольф, снова побывавший в Сульце, рассказывает, что на кладбище появился новый крест — деревянный. Барона Марка похоронили рядом с Луи Геккерном. А портрет Екатерины Николаевны все еще висит в замке, и его судьба почему-то беспокоит моего немецкого друга, читавшего «Евгения Онегина» в немецком переводе. Я еще и еще смотрю на фотографии, сделанные нами в Сульце, и ловлю себя на мысли, что волнуюсь. Почему? Что это, воспоминание о прошлом, в которое нет возврата, или что-то другое?
1
Даты рождения барона Жоржа, указанные в свидетельстве и в надгробной надписи, отличаются на один день.