Он останавливается и долго смотрит на меня.
— Нет, не зубы, — произносит он, наконец. — Дискурс власти.
Поворачивается и уходит. Так что же это получается? Это не только мое Бессознательное было сегодня ночью?…
День не дает мне возможности подумать о ночных тайнах, и едва вернувшись в зал, я слышу, как Нинель Эдуардовна зовет меня к рабочему телефону. Я беру трубку, но в ней — короткие гудки. Я терпеливо вешаю трубку на рычаг, снова раздается звонок:
— Я внизу, можешь спуститься?
Мы не так давно купили Фейге мобильник — тяжеленную гробообразную «Nokia». У меня нет романов на стороне, поэтому мне телефон не нужен. А она все еще не может смириться с мыслью, что, кроме абонентской платы, за каждый разговор надо еще и отдельно платить. Поэтому постоянно пользуется привилегией первой бесплатной минуты. Как она в таком режиме умудряется общаться со своими возлюбленными, для меня загадка. Но с другой стороны, будь я на месте счастливого любовника, сам бы я терпел от нее и не такое.
Я нахожу ее у памятника напротив контроля. Завернутая в красный клетчатый платок и в бордовом берете прозрачной вязки она выглядит как девочка из волшебной сказки, непонятно как оказавшаяся в этой толпе городских зевак. Библиотека сразу начинает казаться мне каким-то безумным вокзалом, где все носятся, все спешат и все — чужие. На ходу киваю ей на стеклянные распашные двери. Она улыбается. Обгоняя ее, я распахиваю перед ней створку, несколько шагов в сторону — и вот мы уже укрыты от взглядов скучающих милиционеров и дамы, выдающей контрольные листки. У двери в читальный зал русского журнального фонда я наклоняюсь к ней и целую ее в щеку:
— Привет, Красная Шапочка!
— Привет, Стасичек! Я всего на одну минутку. Из Университета шла, дай, думаю зайду.
— Хорошо, что зашла.
Она делает просительное детское личико, не переставая при этом улыбаться:
— Мне надо с тобой поговорить об одной очень серьезной вещи.
Да. Конечно, надо. Кажется, я даже знаю, о какой. Видимо, это понимание сразу же отражается на моем лице, потому что она тут же говорит:
— Ой, ты уже все понял?
Я киваю.
— Понимаешь, мы с Янкой решили начать жить вместе… Ну, то есть мы давно хотели, но тут у нее начались сложности с жильем, и…
— Малыш, не надо мне ничего объяснять. Я все понимаю, — говорю я как можно более ласково.
— Ну, ты же согласен, что так больше нельзя, как сейчас?
— Да, — покорно киваю я. — Согласен.
— Ты только не волнуйся, пожалуйста! — она гладит меня по щеке. — Поживешь у кого-нибудь у знакомых, пока чего-нибудь себе не найдешь. Можешь у нас несколько дней переночевать на диванчике.
— Угу. И когда вы съезжаетесь? — и тут же понимаю, что мог бы этого вопроса и не задавать. Если бы дело было не срочное, Фейга подождала бы до вечера, а не стала бы заходить ко мне на работу. По ее умоляюще-скорбной рожице я понимаю, что я угадал.
— Ну, не то что бы съезжаемся… Просто… Ну, в общем… Не мог бы ты сегодня переночевать где-нибудь в другом месте?
— Не вопрос, — говорю я, как мне кажется, относительно бодрым тоном. Впрочем, кого я пытаюсь обмануть? Она знает меня как облупленного…
— Стасичек… Милый мой… Ну что же ты?… Ну, только не плачь, пожалуйста… Боже мой, какая же я все-таки сволочь!
— Тс-с, — яростно сквозь слезы шепчу я, — Не смей так говорить о себе, котенок. Пожалуйста, не надо. Сейчас, сейчас все пройдет, — я запрокидываю голову, чтобы слезы, хотя бы не лились по лицу. Она лезет в свою вязанную сумочку за бумажными платочками, потому что знает, что у меня с собой платка никогда нет. И сама начинает вытирать мне слезы.
— Ну, не расстраивайся, пожалуйста! Ты же сам понимаешь, что тебе самому так будет лучше.
— Да, понимаю…
— Ну, не плачь… Смотри, вон там кто-то еще стоит и тоже чуть не плачет… Библиотека, называется!.. — Фейга изо всех сил пытается заставить меня улыбнуться или хотя бы отвлечься.
Я как бы ненароком оборачиваюсь, и замечаю у лестницы рядом со шкафчиками уборщиц знакомый силуэт в черном пальто.
— А-а…
— Ты знаешь его? Прикольный чувак такой. Грустный-грустный стоит, сурово так на нас смотрит. Грустить ему мешаем, наверное… А нет, вроде к кафе направился.
— Это Штерн. Он каждый час выходит на десять минут музыку слушать. Наверное, в журнальном сегодня сидит.
— Да что ты?! Тот самый читатель Штерн?.. Ну вот, вы его там все так не любите. А он ничего, симпатичный вроде. Грустит вот тоже. Может, у него какая трагедия в жизни? Может, его тоже кто-то не любит?
Я неловко усмехаюсь. Знаем мы, какая у него трагедия…