-- Проверьте, пожалуйста, последние числа, четвертый цех.
Вахтер неторопливо листает свои бумаги.
-- С 28-го по 30-е записаны студенты.
-- Разрешите взглянуть?
* * *
На скамейке в жилом квартале сидит, скучая, некрасивая деви-ца с авоськой. Из подъезда выходит Томин и направляется куда-то по улице. Девица трогается следом. Томин сворачивает за угол, останавливается, и преследовательница через некоторое время почти натыкается на него.
-- Доброе утро, прелестная незнакомка!
Девица глупо таращится.
-- Сегодня мы с авоськой. За покупками?
-- А вам что за дело? -- несколько оправясь, огрызается она.
-- Вы положительно ко мне неравнодушны. Что бы это значи-ло?
-- Не приставайте, пожалуйста! Я с незнакомыми...
-- Недолго и познакомиться. Я, например, из уголовного ро-зыска. А вы? -- и тоном, не допускающим возражений, требует: -- Попрошу документы!
-- Еще чего! -- хорохорится девица.
-- Тогда -- "пройдемте"?
Девица колеблется, но все же раскрывает сумочку и вытаскива-ет паспорт.
-- Нате. Подумаешь!
-- Благодарю. -- Томин быстро пролистывает страницы и воз-вращает паспорт. -- Вы мне чрезвычайно симпатичны. Запомню фио и адресок.
* * *
В той же конторке, где разговаривал с Васькиным, Знаменский беседует теперь с Малаховым, вторым кладовщиком. У Малахова детское лицо, в глазах постоянная то ли задумчивость, то ли грусть. Говорит он немного бессвязно. По временам начинает присочинять, увлекается, искренне верит тому, что рассказывает, смакует драматические эффекты, с удовольствием пугается.
-- Должен быть третий. Обязательно. Круглосуточно принима-ем-отпускаем. Но нету. Умер он. Погиб. Хороший старик, жалко. Петр Иванович. Под самосвал попал. Прям рядом с базой. Зимой еще. Он пьющий был -- и под самосвал. В лепешку. Все кости до единой переломало, -- и, расширив глаза, Малахов повторяет: -- До единой косточки!
-- Отчего же не берете третьего кладовщика!
-- Трудно подобрать. Коллективная материальная ответствен-ность. Все на доверии. Человек нужен. Мы друг другу товар не сдаем. Котя... это я Васькина так по дружбе... Котя двенадцать часов отработал -- я заступаю. Товар перевешивать невозможно. Неделю будешь вешать. Чужой придет -- проворуется. Или обве-дут. Народ только и ждет.
-- Такой все нечестный народ?
-- У нас-то? Что вы! Жутко воруют. Прут подряд. Мафия. За каждым в оба.
Знаменский подзадоривает:
-- Так уж и мафия?
Малахов принимает таинственный вид.
-- Про мандариновую империю слышали?
-- Нет, -- удивляется Знаменский, подыгрывая.
-- Страшное дело! До последнего мандарина -- в их руках. Что направо, что налево -- полный расчет. Транспорт имеют. Агенты везде. Все есть. Тиски запасные -- пломбы зажимать. Прям опута-ли экономику. Денег, конечно...
-- Вы с этой "империей" сталкивались?
-- Бог хранил. И вы забудьте. Ни-ни. А то ого! Концерт для гроба с оркестром! И никто не узнает, где могилка моя! -- Мала-хов разволновался настолько, что Знаменский смотрит озадаченно: не поймешь, то ли святая простота, то ли человек ловко придуривается.
-- Хорошо, с империей не связываемся. Вернемся к помидо-рам.
-- А что? И помидоры воруют. Еще как. Было однажды -- навесил замок. Покушать пошел. Прихожу -- висит. Отпираю -- два ящика не хватает. Из-под замка! Мафия! Авторучку на виду не оставь, сопрут. Изворовались все.
-- Такие случаи известны, -- не может удержаться Знаменский. -- Со спичками тоже часто. И никаких следов.
-- Смеетесь, -- говорит Малахов огорченно.
-- Да нет, я к слову... Как понимать, что все воруют? Например, вы или Васькин -- тоже?
-- Нам не нужно, -- машет рукой Малахов. -- Мы с Котей на естественной убыли. Хватает. И никого риска.
-- Никакого риска? -- переспрашивает Пал Палыч, изумлен-ный признанием.
-- А что? Государство само установило. Порядок, нормы. Официально же.
В дверь стучат.
-- Ну что? -- сердито оборачивается Малахов. -- У меня обед!
-- Выйди на пару слов, -- слышится голос.
-- А-а... Разрешите?
-- Пожалуйста.
Малахов выходит. И в третий раз мы видим человека, который прячется от Пал Палыча. Он плотно прикрывает дверь, которую Малахов оставил приотворенной, тянет его в сторонку и понижа-ет голос:
-- Это у тебя -- фамилия "Знаменский"?
-- Вроде да.
-- Интересно. Ирония судьбы... Слушай, придет Васькин, ска-жи, чтоб меня нашел. Сразу, понял?
-- А что?
-- Надо, Малаховка, надо. Ну, пока.
-- Кто это был? -- спрашивает Знаменский, когда Малахов возвращается. Кого-то смутно напомнил услышанный голос.
-- Бригадир грузчиков. Просил тут передать... да так, мелочи жизни.
-- Ну ладно, хотел спросить, как вы попали на должность кладовщика?
-- Да мы с Котей еще пацанами, -- охотно рассказывает Мала-хов. -- В одном дворе. Я раньше в телевизионном ателье работал. Не сложились отношения. Нервничал сильно... А где наш двор был, стадион построили. Нас с мамой -- в Текстильщики, Котю -- в Черемушки. Однажды встретились, посидели и позвал к себе. За ним-то спокойно.
-- А... Котя как попал сюда?
-- Драма! Учителем Котя был. Дочка академика влюбилась. Из девятого класса. А он в нее. Рыдания. Академик заскандалил. Я перед Котей преклоняюсь. Пожертвовал образованием, все бро-сил. Академик потом прощения просил. Да уж поздно. Такой Котя человек!
-- Вы помните массу всяких историй. -- Пал Палычу немножко смешно. -Только про вагоны начисто забыли. Три вагона с помидорами в конце апреля. А?
Видно, что Малахов задет.
-- Товарищ следователь, я, может, с придурью, -- хмуро говорит он. -Не все упомню. Возможно. Устаю как собака. Но учет я веду. Все оки-доки. Десять классов. Вы учет проверяли? Вагоны есть?
-- Нету.
-- Значит, не было. -- Какая-то мысль мелькает в глазах, и он легко забывает обиду. -- Вот вы кого -- вы Лобова еще спросите! Он от железной дороги весовщик. За вагоны мы ему расписываем-ся.
-- Сказали -- Лобов сегодня на учебе.
-- А-а, верно. -- И добавляет с гордостью за Лобова: -- Кончит вуз -начальником станции будет.
* * *
По бульвару шагает Томин. Тут почти всегда встречается кто-то из своих. Одному -- приветственный жест, другому кивок.
Человек, избегавший Знаменского на базе, сейчас хорошо одетый и имеющий преуспевающий вид, при приближении Томина расп-лывается в радушнейшей улыбке:
-- Ба, Томин!
-- Викулов? -- спрашивает Томин без особой радости.
-- Собственной персоной! -- отвечает тот и с таким сияющим лицом тянет руку, что Томин невольно подает свою.
-- На Петровку? Ты там? -- частит он, не отпуская ладонь Томина. -- А я -- не угадаешь, где! Такое могу порассказать!..
Издалека кто-то целится в здоровающихся телеобъективом и щелкает затвором фотоаппарата.
-- Позвони мне в "Космос", а? Нет, ты обещай! Встретимся, поболтаем, вспомянем. Номер 2-08, ладно? Я еще три дня в Москве.
-- Работы невпроворот, вряд ли.
-- Жалко. Ну, в другой раз. Всяческих тебе успехов. Будь здоров! -- и снова протягивает руку. Томин торопливо жмет ее, чтобы поскорее отделаться. И идет дальше, выбросив Викулова из голо-вы.
* * *
В кабинете Знаменского сидит Саша -- студент университета. С виду простецкий, "русопятый". Он -- один из тех, кто в конце апреля работал на базе в четвертом цехе.
-- Не обязательно было приезжать, Саша, ведь сессия на носу. Продиктовали бы по телефону.
-- Я хотел лично.
Что-то в его тоне заставляет Знаменского посмотреть на парня внимательнее, но тот отводит взгляд.
-- Может, понадобится? -- говорит он, передавая Знаменскому два листка, -- я захватил списки ребят. Это физматовцы... это наши... А сколько машин... -- Знаменский берется за авторучку. -- Да я вырву, что вам переписывать... Здесь отмечено по дням: двадцать восьмое, двадцать девятое, тридцатое.