Кроткий Серафим, принимая слова за дела, возвел его в чин послушника, приказав отвести ему отдельную келью и одеть в монашеское одеяние, прибавив, чтобы от полуношницы, как человека изнеженного образованием, освободили. Смотрим, благочестивый юноша перед нами. Идя в церковь, глядит на небо и молится на коленях; в храме на клиросе поет, читает апостол, хотя и неопытным голосом, но с ревностью великой и льет слезы, глядя на икону Спасителя… Так докладывали мне монахи певчие… Дивились мы диву и сердцем радовались… Является из кельи на трапезу, читает в слух жития Угодников Божиих по чину, пока братия пищей укрепляет себя. Ласково говорит с иноками. Послушник, взятый из народа, спрашивает его, испытывая: „кругла ли земля?“
Он ему в ответ, воздевая руки к небу и глядя на храмы Божии: „Взгляни, брат Иван, и на солнце, на луну, не круглы ли оне у Бога“.
— Круглы, отвечает простодушный Иван.
— Отчего бы и земле, брат мой, не быть круглой за одно, раз солнце и луна круглы…
— Вот разве, за одно то, ответил инок, обольщенный словами искусителя… змеею сладкоречия и начинает проповедывать братии, что земля кругла, потому что у Бога, и солнце, и луна круглы…
Все восхищены лжемудростью Пенькова и школу дали ему… он учит детей, о Боже! О Боже! Первый раз подобное видел я в жизни, и вот пишу…
— Дети, говорит он, слушайте истину, Адама и Евы не бывало никогда, ни рая на Тигре и Евфрате, ни четырех рек священных, в разные стороны протекающих… От обезьяны происходят люди…
Боже мой! Боже мой! Какая ересь, как назвать ее! Ваше превосходительство! В пустыне Благочестия раздалось Богохульственное Слово; что должны чувствовать мы, смиренные иноки: в тихой обители слезы проливаем… нам Бог защита и гражданская власть»…
Такое красноречивое письмо получил Зеленин. Конечно, сейчас же принял меры…
Взглянув в зеркало, поправив бакенбарды, и, найдя все прекрасным в себе, как Нарцисс, отправился он, куда следует…
И у Пенькова был обыск, о чем рассказывал полицмейстер и о чем говорил весь город. Для Пенькова закрылись дома всех знакомых. Все, прежде знавшие его, отвернулись.
Он теперь жил на краю города, в маленьком, деревянном домике, у пожилой женщины, портнихи Настасьи Топорковой; та нанимала квартиру в доме огородника Якова, хитрого ярославского мужика, окружившего свой дом большими огородами и удачно торговавшего овощами.
Окна маленькой квартиры Пенькова глядели на зеленые огороды и на отдаленную белую церковь Николая, только кое-где видны были кое-какия постройки соседей-мещан торговца Якова.
Степан Аркадьевич Пеньков и Настасья Топоркова жили сейчас очень бедно. Ели один картофель с хлебом, а утром и вечером пили пустой чай, потому что ни уроков нельзя было найти, ни поступить на службу.
В тот день, когда Арсений уже подходил к городу, Степан сидел в поношенном пиджачке у железной печки (у них было холодно в квартире) и что-то чертил на бумаге; Настасья же сидела в другой комнате и шила.
Против Пенькова сидел молодой человек Остроумов, семинарист и глядел на него.
— Бросьте вы чертить круги один в другой, к чему вам математика, раз закрыты для вас все учебные заведения Лучше какое-нибудь взять другое дело.
— Нет, теперь я всей душой предался этим дивным знакам, глядя на них, я вижу движение миров, их величие, и красоту… Нет, Николай Васильевич, в этих кругах, которые я черчу, великая сила.
Остроумов улыбался.
— Знаешь ли что? Вчера я был у (учителя математики) Порецкого и тот говорит, что Пеньков никогда не сдаст экзамена на зрелость, всегда его провалят на экзамене.
— Ах, Коля! возражает Пеньков… Ты так рассуждаешь, как будто нет солнца на небе, ни луны на голубом своде.
— А ведь есть все это, друг… Кто любит мир, тот богаче всех и боится ли он кого.
Порецкому ты скажи, что Пеньков глядит на знаки и, как Нострадамус, чувствует законы мира.
Не трудности жизни интересовали меня до сей поры. Я хотел быть священником Бога живого, но увы! вижу я, не ужиться мне в деревне с попами. И теперь науки, одни науки — орбита моей жизни.
— Но чем же жить, говорил Остроумов. Вот и я хочу учиться, два раза экзамен держал на зрелость, а все проваливался, один год по латыни, другой по арифметике… Как тут?
— Третий раз держи.
— Опять провалят…
— Поезжай в другой город, там держи в четвертый раз.