— Что ты, что ты, сказала она, подняв на меня глаза. Я сейчас приготовлю ужин, — вчера рыбы купила я у соседа, недавно из-под льда вытащили ее наши рыболовы. Куда же ночью ты в лес пойдешь, неровен час, лютый зверь может встретится в лесу.
— Ведь все равно, ласковая хозяюшка, не избежать судьбы своей.
— Все же, как же можно. Да у тебя, кажись, гармоника с собой. И ты ничего еще не спел, а сам ты любишь сказки и песни.
— Вот изволь, сказал я.
И, подыгрывая на гармонике, я спел:
— Ты про кого же это поешь? спросила меня лесная Калипсо.
— Так, это тоска души моей.
Тогда она взяла скамейку и близко подсела ко мне. Меж тем солнце погасло, послав последний луч света в крайнее окошко.
— Послушай, сказку тебе расскажу я, а может, быть и быль.
И стала говорить она. Речь лилась плавно, без перерыва. Только порой вздыхала она. И грудь ее высоко поднималась. Временами огонек вспыхивал в глазах…
Наконец, в избушке потемнело… Мрак окутал все углы ее… Я встал, оделся и взял посох… Она стояла передо мною…
В глазах ее читал я любовь и жалость…
«Так друга милого я теряю, в первый и в последний раз мы виделись с тобой».
Сердце мое дрожало, но какой-то голос говорил, иди, иди к сказочнику, к седому Вонифатию…
И направился я к дверям…
В потемках она меня обняла и поцеловала… «Прощай»…
Я вышел на крыльцо…
Луна блистала над лесом дремучим возле села!
«О сказка мира! Какого томления ты полна!»
Я сошел с крыльца… Она стояла на ступеньках… Золотистые кудри ее были освещены бледной луной… Грудь ее дрожала… Я шел дальше и дальше по пустынному селу, приближаясь к лесу.
Зачем не могу забыть этот образ и слезы текут теперь?..
Погрузился я в лес, насилу ощупывая дорожку. Глаза мои покрыты были туманом… Желал бы я, чтобы никогда не рассеивался он!?
К утру, на заре, к утренним огням, прибыл я в Сейты. Увидал я слепого Вонифатия и бросился ему в объятья. «Сказочник, спаси мою душу от тоски», сказал я.
— Что ты, что ты, Аркадий, сказал он мне. Иди, тепло у меня у печки.
С тех пор прошло много лет, но не могу забыть молодой вдовы, Настасьи Степановны, из села Придаш. Ее избушка у ручья, подо льдом текущего в речку Пожег.
Дорогое счастье
Приват-доцент мат. Феофил.
Его жена Доротея.
Дочь Елена.
Сын Василий 8 лет.
Купец и фабрикант, миллионер Сумкин.
Земляк Феофила Ершов.
Действие I
(Небольшая комната. У стола сидит Феофил, он грустно глядит на стену пред собою).
Феофил. Я всегда страдаю. Я изнемогаю от моих собственных размышлений. Мысль моя носится в многоразличных пространствах. То великим поэтом себя я воображаю, то дивным этнографом, то замечательным математиком… Но ничто не успокаивает души моей… Астрономия! тебя не могу забыть я! Миллионами светлых глаз глядишь ты на меня ежечасно. Я о тебе умираю, любовник несчастный… Я не астроном! Кто так горевал, как я? Гулливер о гуигномах, сидя в конюшне среди лошадей, великий Дон-Кихот о красавице Тобозской, обращенной в крестьянку? Не знаю, горе меня убивает.
(Входить Доротея).
Тоска не дает мне покою, Доротея, и ты никаких мер не принимаешь.
Доротея. Ты что опять, неблагодарный?
Феофил (вздыхая). Я говорил тебе раньше, не успокоюсь, пока не открою планеты…
Доротея. Что надо делать, чтобы открыть планету?
Феофил. Наблюдать небо, день и ночь.
Доротея. Ты наблюдаешь?
Феофил. Нет. В этом и горе мое, что не занимаюсь я тем, в чем вся ужасная трагедия души.
Доротея. Неужели тебя не утешает, что хвалят твои книги по философии, твои этнографическия…
Феофил. Нисколько. Пойми ты, все это вздор, все это из того же мира земного, иной мир мне необходим, иная планета, новые перспективы на вселенную — иначе тоска, скука!