Доротея. Это субъективно, неужели новый рассказ, или новая мысль в философии не есть новый мир, а непременно только астрономия важна?..
Феофил. Только астрономия. Только там в пространстве миры неземные, только там великий простор воображению.
Доротея. Ты же сам говорил, что люди никогда не будут открыты на планетах, потому что наши трубы плохи.
Феофил. В этом трагедия человечества. Мысль его выродится, если не найдем мы другого человечества на иных мирах. О! все остальные науки — переливание из пустого в порожнее. В царства идей стремится моя душа… О Марс священный, коралловая звезда, и ты алмазный Юпитер, и ты Сатурн с волшебным кольцом… Когда увидим новые чудеса на ваших поверхностях… Тоска, тоска меня сушит.
Доротея. Ну так, лучше уж купи трубу, да наблюдай, чем так тосковать. Хотя и не верю ни во что в это, что там увидишь, с земли не сойдет человек. Так для утешения купи…
Феофил. Купи! Надо создать трубу, новую, небывалую, да поставить ее на гору высокую, тогда душа моя обновится. Иначе потемнеет мой ум, в мозгу моем чувствую я неизлечимую болезнь, ненасытную потребность, жажду неутолимую небесного свода, отдаленных звезд. Ох, смерть моя!
(Входят Елена и Василий).
Василий. Папа, папа, я волчок сделал, смотри, как вращается.
Феофил. Покажи. Да хорошо. Милый мальчик, твой волчок вращается, как дивный Сатурн. Будь астрономом, если любишь папу, звезды наблюдай.
Василий. Буду папа (вращает волчок).
Елена. Посмотри, я в магазине была, купила кольцос тремя головками. Смотри, как блестят.
Феофил. С тремя головками, как с тремя звездами Ориона. Три звезды Ориона, дочь моя, о если бы ты о них думала…
Елена. Я думаю. Я люблю три, у меня булавка есть тоже с тремя камнями.
Доротея. Дети вот еще малы, не теряй рассудка-то окончательно, Образумься… Ты же постоянно учишь довольствоваться малым и земным…
(Входит почтальон).
Вот повестку тебе, Феофил… Приглашают в антропологическое общество. Какой тебе почет со всех сторон, а ты вздыхаешь; на возьми шляпу, поезжай в общество, встряхнись.
Феофил. Нет! Астрономия, астрономия! (одевается).
Дети мои, растите скорее, и помогайте мне в научных работах, один я, один, а мысль блуждает по Вселенной (уходит).
Доротея. Не беспокойте папу никогда, вишь как он страдает.
Елена. О чем папа страдает?
Доротея. Вот вы маленькие, надо вас кормить, воспитать, вот заботы у него.
Елена. О трех звездах он плачет все, а не о нас.
Доротея. И о звездах тоже, много у него заботы. Молись Богу Елена, пусть Боженька его успокоит.
(Елена молится).
Василий. Я выросту, да поднимусь на башню, да и принесу папе те три звезды, о чем он плачет. Скажи мама ему, я принесу, пусть не плачет.
Доротея (целуя его). На тебя наша вся надежда.
Действие II
(Большая комната в купеческом доме. Кругом сад, березы и осины ветвями бьют в окна. У стола сидит купец Сумкин с проседью, с благодушным лицом).
Сумкин. Ты, Петр, сосчитай все да сообрази. Они просили пять тысяч на иконостас. Да ведь что пять тысяч. Они на это ничего не купят. Ты сам, съезди в Москву, да купи готовое.
Рукин (приказчик). Знаю, Иван Яковлевич, я ведь и церковь-то знаю. В молодости бывал в тех краях за Камой… Как игрушечка церковь-то.
Сумкин. Ты, также, о школах подумай. Нужно-там школку устроить для мальчишек-то. Тысячи две положу я для начала. Напиши об этом в ту деревню, али село.
Рукин. Я сегодня же напишу, а завтра пожалуй, я поеду в Москву, найду готовый иконостас.
Сумкин. Да ты не забывай еще вот чего. Надо купить быков в Украине, да отправить в Петербург. У нас когда срок-то? Смотри нужно к сроку. Нельзя, обещали.
(Входит швейцар).
Швейцар. Какой-то господин желает вас видеть. Я ему говорю — занят Его Превосходительство… Нет, прет.
Сумкин. Ну, пусть войдет, что ему нужно.
(Входит Феофил Лесков).
Феофил. Честь имею рекомендоваться, приват-доцент Лесков.
Сумкин. Садитесь, пожалуйста, чем могу услужить ученому мужу.