Загоревшись новой идеей, Сумрак решает немедленно приступить к ее воплощению — возможность чем-то занять руки его всегда безмерно радует.
…Он не замечает, как пролетает целый день. Лишь спустившаяся вечерняя прохлада, наконец, как бы намекает самцу, что уже, наверное, пора заканчивать совершенствование своего сооружения. Вышло чуть больше, чем он планировал, зато основательно. Удовлетворенный результатом своих трудов, Сумрак встает посреди получившейся платформы в полный рост и несколько раз слегка подпрыгивает, проверяя прочность. Годится. Вполне. Он снова окидывает творение взглядом. Потом подходит к самому краю и раздвигает руками стену из листьев. Пробивающиеся между деревьями закатные лучи бросают красноватые отблески в его новое жилище.
Сегодня солнце вышло лишь на миг, чтобы уже через несколько минут кануть за горизонт. Красиво… Самец переплетает ветви по краям просвета, обрамляя таким образом своеобразное окно и позволяя последним лучам далее беспрепятственно проникать внутрь убежища, а потом садится на ребристый пол, стянутый жгутами лиан, и задумчиво провожает взглядом заходящее светило. Такие минуты очень успокаивают, настраивают на благостный лад… Хорошо… Надо будет еще тут шкурами все застелить, и станет вообще идеально.
========== Рубеж ==========
В последнее время он плохо спит и излишне задумчив. И молчалив больше, чем всегда. Наверное, это заметно со стороны. Сумраку кажется, что остальные что-то подозревают. Иногда, когда он входит в помещение, присутствующие резко замолкают, словно только что шептались именно о нем. Замолкают и отводят глаза, либо поспешно «вспоминают о срочных делах». Большинство охотников не умеет лгать, у большинства все сразу на роже написано… И, возможно, Сумрак не является исключением. Если так, то по нему тоже хорошо видно: он что-то скрывает. Потому глупо ждать иной реакции окружающих.
Да только с каких же пор сына Грозы волнует, что говорят и думают о нем другие самцы?
А его и не волнует. Вернее, волнует, но не это…
Отец теперь посылает Сумрака на самые опасные задания, и молодой воин кидается выполнять их с неодолимым рвением, точно верный охотничий пес. Он участвует в облавах и зачистках, выступает то стражем, то преследователем, то телохранителем. Когда отец долго раздумывает, кого направить на выполнение очередной смертельной миссии, он вызывается сам. И он с блеском выполняет все поручения, никогда не подводит.
В отведенное время Сумрак максимально подолгу пропадает на Охотах. Он отправляется в лапы самых невероятных тварей и умудряется вернуться не только живьем, но и с победой. Тем не менее, каждый раз сын Вожака является на борт хмурым, точно результат его не удовлетворил. Постепенно он все больше замыкается в себе.
Отец словно бы не видит этого. Отец доволен, его все устраивает, и он венчает своего взявшегося за ум отпрыска все новыми знаками почета.
В клане бродят разговоры. О том, что Сумрак всеми силами пытается выслужиться, и о том, что Вожак со своей стороны слишком уж благоволит юнцу, непозволительно возводя в приоритет родственные связи. Это не удивительно. Гроза пошел против традиций, взяв в клан собственное дитя, и потому на положение Сумрака сложно глядеть непредвзято, особенно тем, кто не ведает всей его истории. А тех, кто знал сына Вожака с самого начала, и впрямь осталось слишком мало. Многие старшие воины ушли в Небесное Воинство, многие получили Свободу. А молодняк, не пожелав разобраться, просто завидует — даже не зная, чему…
Что ж, когда-то Сумрак и впрямь стремился завоевать одобрение отца, но те времена прошли. Теперь причины его порывистых действий иные: молодой воин хватается за любую возможность быть подальше от клана. Им движет элементарное и, на его собственный взгляд, весьма постыдное желание сбежать куда-нибудь и более не видеть этих стен, прежде молчаливо наблюдавших за истязанием неготового к охотничьей жизни малька и планомерным уничтожением его сути, а затем узревших обратный процесс, когда из-под личины закаленного в боях хладнокровного воина начал вновь проглядывать все тот же неубиваемый малек.
Так, что произошло? А то, что последние два десятка лет из него старательно делали кого-то другого, и это практически удалось. Но всего один нелепый случай буквально перечеркнул собой все предыдущие годы эмоциональной подготовки. И пусть никто не знает — хватит того, что чувствует и помнит сам Сумрак. А он помнит все. Каждое прикосновение маленьких рук, каждую частицу живого доверчивого тепла ощущавшегося рядом, молчаливое понимание и крайнюю степень жалости в темных блестящих глазах на уродливом личике… И еще свое в чем-то унизительное для охотника, но единственно верное обещание.*
До той встречи ему казалось, что он окончательно стал тем, кем стал… А после нее самец с горечью осознал, что это была лишь иллюзия. И все вновь пошло наперекосяк. Теперь Сумраку опять приходится притворяться, чтоб хотя бы в глазах сородичей оставаться истинным охотником.
Но кто же он на самом деле? Воин или все то же хнычущее недоразумение в бусах, которое Вожак забрал из гарема в ту далекую ночь? Сумрак пытается доказывать себе первое — раз за разом, уже второй год, но безрезультатно… Ибо стены «Сокрушителя» все безжалостней наступают на него, давят, смыкаются и словно бы смеются беззвучно: «Мы видели иное». И зловещий шепот боевых товарищей, раздающийся за спиной, вторит: «Он был бы никто, если б не отец».
Да, он был бы никто. Отец вытащил его, воспитывал, тренировал, познакомил с Учителем, а затем организовал подготовку в резервации Центрального Орбитального Комплекса — лучшей в своем роде. Потом забрал его в свой клан, наплевав на предрассудки — все так, все правда… Как и то, что Вожак никогда не присваивал сыну несуществующих заслуг и не выдавал наград за выдуманные подвиги. Статус и трофеи Сумрака добыты потом и кровью. Молодой воин снова и снова идет на смерть, чтобы не подвести отца и не запятнать себя трусостью, а выживает лишь затем, чтобы не причинить горя матери. Но со стороны, как говорится, виднее, и почему-то большинству удобнее считать, будто все в этой жизни Сумраку дается даром.
Это зрело давно, по капле набираясь с каждым уходящим воином и каждым поступлением новобранцев. Но до недавних пор Сумраку было безразлично, что думают и говорят остальные — главное, он сам знал, кто он и чего стоит. Теперь же пошатнулся единственный барьер, сдерживавший лавину сомнений, подозрений и критики — его вера в самого себя. И Сумрак понимает: ему не выстоять на этот раз.
Так больше не может продолжаться. Сумрак набирается смелости и идет к отцу. Идет с просьбой, за которую Вожак вправе прикончить его на месте.**
Он начинает с начала. Ну, почти — все-таки, статус Кровавого при нем остался. Кровавого без признанных заслуг и трофеев. Стена его отсека пуста, но грива усеяна кольцами — это странно, это выводит некоторых воинов из себя. Да и сам факт смены клана… Отречение от прежнего Вожака и присяга другому… Это не укладывается во многих головах. Но Гнев так сказал, значит так оно и будет. Только непонятно все-таки…
Клан принимает Сумрака неохотно. Теперь о нем шепчутся еще больше, и каждый второй считает своим долгом вызвать на поединок, дабы «проучить». Но Сумрак был к этому готов. И ему все равно. Пусть болтают, что хотят, делают, что хотят, ведут себя, как хотят. А он здесь будет тем, кем хочет он. Сумрак не требует всеобщего признания, главное для него — примириться с самим собой.
…Сын Грозы просыпается, встает с ложа и с наслаждением потягивается. Привычная боль как отголосок череды сражений тягуче разливается по всему телу, но она даже приятна — значит жив. Так говорил Учитель. Сумрак понял его лишь теперь.
Он одевается и идет в душ. Моется, как всегда, молча, игнорируя косые взгляды; невозмутимо идет на тренировку, сопровождаемый ими же.
Одиночке нет дела до других. Его сердце, наконец, спокойно.