Поверхность успокоилась было, как вдруг ее гладь расколола фыркающая голова Джин-Толика.
— На восемнадцать! — гаркнул он, хлопая руками и совершая круги.
Витюша, порывшись в разверстом портфеле, торопливо подал требуемый ключ.
Джин-Толик снова канул… и снова вынырнул.
— На двадцать два! — гулко и с хлюпаньем прозвучало следующее требование.
Витюша поспешно исполнил приказ, и Джин-Толик опять погрузился.
Теперь его долго не было. Я с тревогой взглянул на часы: дело пошло на третью минуту.
Пух!
— Тридцать шесть! — через силу выпалил Джин-Толик, жадно хватая вонючий воздух.
Ученик протянул ему огромной величины железяку, и она тут же утянула мастера на дно.
Гладь успокоилась. Время тикало мучительно медленно.
Вдруг я заметил, что уровень жижи стал понижаться.
Точно!
И как быстро!..
— Фр-р-р! Уф! Фр-р-р!
Джин-Толик вынырнул и встал на еще затопленные ступеньки.
— Уходит! Уходит! — щебетали собравшиеся. — Стекает!
Обернувшись и глядя на плоды своих рук, он устало отер лоб тыльной стороной ладони.
Поднялся выше, ступил на пол.
С него капало. Цветы на трусах то ли растворились, то ли окрасились вровень с прочей тканью.
Мастер по-собачьи встряхнулся, рассыпав веер брызг.
Ученик восхищенно смотрел на него, стараясь при этом держаться подальше.
Джин-Толик принялся прыгать на одной ноге, вытрясая из ушей.
— Дело-то простое, — бормотал он при этом. — Только знать надо, куда сунуться. А если не знаешь, вовек не починишь… В общем, учись, Витюша, учись. А то так и будешь, как в анекдоте, до пенсии ключи подавать.
***
На следующий день после того, как таджикская женщина Мехри закончила приводить в порядок подвальное помещение и дух, шедший оттуда, сменился с валящего наповал на умеренно гадкий, Милосадов провел новое собрание — как всегда, в малом зале.
Зонтикова, усаживаясь, ни с того ни с сего спросила с лукавой улыбкой:
— Виктор Сергеевич, а семинара сегодня не будет?
— А что? — настороженно поинтересовался Милосадов.
— Ах, просто вы сегодня такой поэтический, — сказала Зонтикова и прыснула.
Марина Торопова сунула подружке локтем в бок и прошептала на весь зал:
— Совсем сдурела, кошка драная?
После чего Зонтикова и вовсе закатилась, — но, правда, беззвучно.
Когда расселись и успокоились, Милосадов взял слово.
— Товарищи! — сказал он. — Наш небольшой коллектив стоит перед трудным выбором. С одной стороны, библиотека — это фактически последний рубеж, и сдавать его никак нельзя. Потому что, товарищи, велика Россия, а отступать некуда — позади все самое дорогое, что у нас осталось.
Хмурясь, Милосадов обвел взглядом женщин. Простодушная Плотникова всхлипнула.
— С другой стороны, товарищи, вы сами видите, какая сложилась ситуация. Фактически мы жмемся друг к другу в последней шлюпке, а волны вокруг все выше и выше. В этот раз мы снова побороли стихию, но если наш утлый челн даст неисправимую течь, все мы, безусловно, пойдем ко дну.
— Ужас! — прошептала Наталья Павловна и с тревогой посмотрела на Коган.
Милосадов поднял правую руку, требуя тишины.
— Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов, какие усилия предпринимали соответствующие структуры, чтобы оказать нам помощь во время последнего катастрофического наводнения…
— Наводнения? — деланно удивилась Зонтикова и стала хлопать глазами, озираясь. — Разве нас водой заливало?
— Да, наводнения, будем называть это так, — повысил голос Милосадов. — Другого слова для случившегося в русском языке нет. Все вы это видели, все почувствовали на себе заботу… гм… правительства и профильных министерств. Все могли убедиться, что средства массовой информации по первому сигналу бедствия, по первому зову поднялись и встали плечом к плечу, чтобы содействовать нам в борьбе с жестокой стихией.
Плотникова захлюпала и сказала сдавленно:
— Господи, что ж так душу-то рвать!..
— Но нужно понимать и то, что, к сожалению, на просторах нашей бескрайней Родины не одним нам срочно требуется помощь. Включите телевизор, и вы увидите: тут горит, там взрывается. Справа рушится, слева сталкивается. То вдребезги, это в клочья… Понятно, что в такой ситуации у соответствующих органов руки наразрыв: им бы хоть самые жаркие дырки заткнуть. А от всех нас требуются мужество и стойкость!
После этих слов немного пошумели: кто одобрял действия властей, кто, напротив, осуждал. Я заметил, что незримая граница снова пролегла примерно между теми, кто прежде составлял основные группы «сколенников» и «корточников». Загорелся было спор, посыпались с обеих сторон жаркие аргументы, начали высказываться сомнения как в компетенции и здравомыслии, так и в наличии совести и чести. Все это грозило полыхнуть не на шутку и перерасти в повальную бучу.
Но Милосадов снова поднял правую руку и гаркнул почище любого попугая, высказав главное:
— Тише, женщины! Короче говоря, нам нужен капремонт с выселением.
Повисла тишина.
Потом замдиректора Екатерина Семеновна спросила растерянно:
— Вы на самом деле так думаете, Виктор Сергеевич?
— Ну конечно, — ответил он, посмеиваясь: дескать, что за странные вопросы. — Это самое разумное решение проблемы. Как говорится, на три счета. Раз! — библиотека на время выселяется. Два! — руки у строителей развязаны, пустое здание подвергается капитальному ремонту. Три! — библиотека вселяется заново. Только представьте себе: все новое. Перекрытия. Коммуникации. Что нужно — течет, а что не нужно — даже не капает. Плохо ли?
— Так нас обратно и пустили, — саркастически сказала Калинина. — Вы, Виктор Сергеевич, как маленький, честное слово. Знаете, сколько охотников на это место? — она фыркнула. — Даже смешно слушать.
— Во-первых, не смешно, — наставительно ответил Милосадов. — А если смешно, то вы, может быть, забыли: на такое дело есть суд! Он у нас, между прочим, один из самых справедливых в мире.
— Ой, уж не надо мне про суд! — саркастически бросила Калинина. — Калабаров там дневал и ночевал, в суде-то вашем. Много чего рассказывал. А если б не бился, как лев, за наше здание, нас уже давно бы отсюда пинком под зад.
— Попрошу без выражений, — холодно сказал Милосадов.
— Да, товарищи, — поддержала его Наталья Павловна. — Давайте уж без выражений. Но вы, Виктор Сергеевич, с другой стороны, и сами ведь знаете, какой у нас суд.
— Какой суд! — воскликнула Коган. — Позвоночно-коммерческий, какой же еще.
Потом еще много чего говорили, о многом спорили, Милосадов бил себя в грудь и твердил, что, если нужно будет, он ради родной ему библиотеки ляжет под танк, — и, когда собрание завершилось, у меня осталось ощущение, что коллектив хоть и нехотя, а все же склонился к его жарко отстаиваемой точке зрения.
Я и сам думал: ну и впрямь, что ж тут сидеть, коли ни стояки, ни перекрытия!.. надо же отремонтировать? Зато потом как хорошо будет!..
***
Вскоре случилось вот какое событие.
Милосадов явился на работу в замечательном расположении духа. Кроме всегдашней сумки-портфеля, в руках у него был рулон ватмана.
Насвистывая, он весело кивнул Кате Зонтиковой, сидевшей на «рысепшын», прошел к кабинету, щелкнул замком, бросил сумку в кресло и тут же принялся прилаживать развернутый лист на стену, что ему вскоре и удалось сделать с помощью нескольких кнопок.
Отступив и полюбовавшись на дело рук своих, он взглянул на часы, сел в кресло и, как обычно, принялся куда-то названивать.
А я подсел поближе, чтобы рассмотреть картину повнимательней.
Сначала у меня было ощущение, что Милосадов второпях ошибся, ватман висит либо вверх ногами, либо боком — как-то, короче говоря, сикось-накось и неправильно. Во всяком случае, никакого осмысленного рисунка — ну, скажем, цветка, дерева или в конце концов птицы, поющей на ветке — в переплетении линий я разглядеть не мог.