К слову сказать, характерен такой случай. Дело было осенью 1941 года, в один из первых налетов нашей бомбардировочной авиации на Берлин. По радио было сообщено, что из десяти бомбардировщиков один не вернулся на нашу базу.
Наталья Михайловна, как только услышала по радио такую весть, сразу же вслух подумала:
– Не наш ли это Вася не вернулся? Что-то сердце так и кольнуло, как услыхала…
– Ну, не может быть, – успокаивающе заметил Иван Николаевич. – Мало ли сейчас людей летает. Нет, уж это кто-нибудь другой.
С беспокойным чувством провела ту ночь Наталья Михайловна, думая о сыне-лётчике. Она представляла себе множество различных положений, в которых мог оказаться её любимый Вася. То ей думалось, что подбитый самолет вместе с сыном врезался в гущу берлинских домов, то казалось, что Вася спрыгнул с парашютом, попал к немцам в плен и теперь его пытают, издеваются.
А на другой день вечером соседи, встречая Наталью и Ивана, поздравляли их и говорили:
– Слышали по радио добавление к вчерашним известиям?
– Нет, не слышали.
– А ведь там про вашего сынка было сказано, что отставший самолет, пилотируемый летчиком Щелкуновым, подбитый, с одним мотором, благополучно приземлился на своём аэродроме.
Потом об этом случае родители узнали и от самого сына, который в письме подтвердил известия, переданные по радио.
Наталья Михайловна была изумлена: сердце-вещун, оно быстрее радио подсказало ей, что на отставшем самолете был не кто иной, как её сын… Но почему же так? Какая невидимая сила в тот момент потревожила материнское чувство?..
– Это очень просто, и ничего удивительного и неестественного нет, – пояснил в ту пору Наталье Михайловне её муж. – Это и есть так называемая случайность… Если тысячи матерей, имеющих сыновей-летчиков на фронте, слушали эту радиовесть о пропавшем самолете, то, вероятно, каждая из них подумала: «А не мой ли там сынок летал?» Ты, Наталья, одна из тысячи – и только…
Много раз Василий Щелкунов участвовал в налётах на Берлин и другие немецкие города, был ранен, контужен. Лежал в госпитале. Потом снова с другом и земляком-северянином Малыгиным часто в позднюю вечернюю пору на своем бомбардировщике набирал высоту в семь тысяч метров и по ту сторону облаков, оглашая шумом моторов поднебесье, вез Гитлеру «гостинцы».
И в этих далеких героических рейсах с ним всегда незримо было любящее сердце матери.
3. «Иван-чудодей»
…Под вечер с охоты и рыбной ловли вернулся Иван Николаевич, загорелый, усталый. Он поставил на кухне корзину со свежей рыбой, сверху покрытой двумя селезнями, и, обращаясь к жене, сказал весело:
– Михайловна! Навари-ка да поджарь, для тебя ничуть не жаль!.. Да кстати, и прибылых людей подкормим малость…
Спутник Ивана Николаевича вежливо поздоровался с Натальей Михайловной и по просьбе хозяина и хозяйки стал располагаться как дома. Пока он умывался холодной водой и утирал лицо и шею вышитым рукотёрником, в квартиру зашел ещё посетитель и отрекомендовал себя корреспондентом газеты «Речной транспорт», показав при этом аккуратненькую книжечку с фотографией, с печатью и двумя заковыристыми подписями.
– Добро пожаловать, добро пожаловать! Удостоверение не обязательно показывать. Слову верю и сразу вижу прибылого человека. Чем могу быть полезен? – спросил старик Щелкунов вошедшего.
– Добрые люди послали к вам, Иван Николаевич, говорят, вы старый моряк и ветеран Северного речного флота…
– Всё возможно, всё возможно. Сейчас я уже пенсионер, отплавал своё. Однако, что вас заинтересует, могу рассказать. Садитесь – одним гостем больше будет. Михайловна! Пошевеливайся там на кухне, а гостей я занять сумею. Слов не хватит – я им на баяне могу сыграть: хоть «Варяга», хоть «На сопках Маньчжурии».
– Как, Иван Николаевич, вы и на баяне играете? – с удивлением спрашивает представитель газеты.
– А как же, играю, только вот Михайловна на танцы не пускает, – шутливо отзывается Щелкунов, – счеё, говорит, годам потерял. Ну, это она врёт, потерять не потерял, а в цифрах немножко путаюсь – не то семьдесят восемь, не то восемьдесят семь – что-нибудь одно из двух. Одним словом, для персонального пенсионера лета совершенные. Для рыболова и охотника немножко многовато, однако и тут справляюсь.
Не пришлось старику Щелкунову браться за баян и показывать свои музыкальные способности. Вниманием гостей целиком завладели те изделия, за которые люди и прозвали Щелкунова Иваном-чудодеем.
– Смотрите, смотрите, – с улыбочкой говорит Иван Николаевич. – Что сделано – покажу, а как сделано – не скажу. Это секрет изобретателя…
– Где, у кого вы обучились так мастерить макеты, да ещё в стеклянных посудинах? – нетерпеливо опрашивает представитель редакции.
– Сам у себя, – коротко отвечает Иван Николаевич и как бы тем самым дает понять, что он не намерен вступать в излишние рассуждения на эту тему.
И кто знает, быть может, у старого моряка за каждым, великолепно исполненным макетом кроются воспоминания о пережитом прошлом. Многие макеты, заключенные в бутылки, точно изображают известные в истории русского флота корабли.
…Вот миниатюрное судно. Оно для чужого и холодного глаза может показаться изящно сработанной безделушкой. А для Ивана Щелкунова макет «Памяти Азова» – не безделушка!.. На этом судне правел он лучшие молодые годы своей жизни. Ему есть что вспомнить: и далекие плавания, и боевые дни, и печальный конец этого судна, которое в августе девятнадцатого года на Кронштадтском рейде торпедировали англичане.
А вот ещё макет боевого судна старого образца. Словно из песни, попал в хрустальное обрамление гордый красавец «Варяг».
И Сколько ещё макетов разных судов военного типа изготовлено Иваном Николаевичем.
Над макетами он «колдует» в зимние длинные вечера. Сейчас лето – не время ими заниматься…
– Без настроения такое дело не делается. Хоть и кажется, что это пустяк, а на-ко попробуй, сделай. Видали? – Иван Николаевич, подняв руку, показывает подвешенную к потолку стосвечовую электролампочку, а в ней макет лучшего, самого крупного двинского пассажирского парохода.
Потом он выносит из соседней комнаты большую изящную, чистого стекла посудину аптекарского происхождения и, демонстрируя нам свою последнюю, не законченную еще работу, говорит:
– Хорошо получится – так пошлю в Москву, в музей. Разбирайтесь, что тут такое, – и осторожно кладет посудину на стол, накрытый праздничной скатертью.
– Вот это да!
– Здорово получается!
– Панорама Устюга!
– Нет, ошибаетесь, – возражает Иван Николаевич. – Присмотритесь хорошенько. Если вы бывали в этом городе, то должны узнать его. Иначе: или вы не наблюдательны, или я разучился работать точно.
Определить было нетрудно. В большом чистейшего стекла резервуаре, с узким и коротким единственным отверстием сверху, на грунте, покрытом зеленью, разместился древний город Сольвычегодск с улицами и переулками, с Вычегдой, пристанью и пароходом у причала.
На наш вопрос, долго ли он трудился над этим макетом, Иван Николаевич отвечает:
– Да как сказать… Такое дело скоро не делается. Кончу эту работу – сразу возьмусь за другую, чтобы умирать было некогда.
Корреспондент разложил свой блокнот и только собрался обстреливать Ивана Николаевича бесконечными вопросами, как Наталья Михайловна принесла из кухни громадную сковороду рыбы. Вокруг жареных окуней и язей клокотало и пузырилось вскипевшее масло.
– Ну, гости любезные, подсаживайтесь к столу. Иван, подстели газету, чтоб скатерть сковородкой не запачкать.
Поставив сковороду, хозяйка тотчас ушла на кухню и снова загремела посудой.
– Садись и ты, Наташа, без хозяйки-то какое уж дело, – позвал её муж.
– Кушайте на здоровье, а я вам селезня ощипывать буду…
На кухне в загнёте потрескивали догоравшие щепки. Запах свежей жареной рыбы распространился по всей квартире.