Когда я, продвигаясь не спеша, прибыл на перрон, было 9.26, и я застал там любимую Анжелу, Ольгу, Дину и Рыбацкого, томительно ожидавших из ТЮЗа остальных мужчин с реквизитной поклажей. Я присоединился, усилив энергетику ожидания, и мы с Анжелой, куря, стали мечтать о том, чтобы не поехать.
(Отношения наши как раз переживали фазу расцвета, начавшись в новогоднюю ночь, отмечавшуюся ВАНПИ в квартире Ольги Коверчик. Началось всё чудесным образом и продолжалось всё более волшебно – особенно после того, как я полежал в начале апреля в клиниках Института психического здоровья, откуда вышел под пред
логом поездки в Горький, однако наше желание просто всё время быть вдвоём легко перевешивало тягу к искусству).
Тем не менее чувство коллективизма пересилило, когда навьюченные реквизитом и костюмами товарищи появились перед третьим звонком. Мы все успели погрузиться, и наше путешествие началось.
Едем в «вагоне для пожилых», на верхних полках вразбивку.
Мы с Анжелой – в одном купе, так что постоянно нежно общаемся. Проводник смотрит на нашу шумную и, говоря жаргоном газет, «неформальную компанию» косо и на всякий, видимо, случай постращивает милицией. Но все успокоились, залегли и многие уже спят.
* * *
Будучи проездом в Тайге, позавтракали. Ира К. купила «Римскую сатиру», на радость Скачкову, который, я сам видел, заставляет её не только читать, но и любить умные книги. Мы с Анжелой купили «Космос» и покуривали на перроне, уже подсушенном юным утренним апрельским солнцем. Всё вокруг и в душе было прекрасно, как моя любимая девушка, железнодорожная близость с которой радостно волнует меня, так же как и зреющая день ото дня весна природы и наших чувств.
С северной стороны вокзала электропоезд из Томска прибыл. Последний привет с родины. У Фреера есть антикварный компас. Не пропадём. С началом движения на запад все опять легли спать – видимо, работает дорожный рефлекс. Лишь по-
лузнакомая всем, кукольная Марина читает некую книгу да Ольга
бродит по вагону, заглядывая в лица спящим.
* * *
Джон Е. Куз, который у нас в спектакле играет «железнодорожного немого», распространяющего за мзду порнографические открытки с кошечками, проспал проход по вагонам своего реального прототипа. Как он станет в образ входить?
* * *
Фреер чуть не умер от духоты: топят у нас вагоне не по-весеннему. Потом, спасаясь, стоял у по-зимнему не открывающегося окна в тамбуре и дышал в щёлочку, но тут лопнул какой-то кран в потолке, на него пролилась ж.-д. вода, и он регенерировал. Мне предлагали водку в Тайге за 20, а Максу – за 10 в Новосибирске…
* * *
Время не знаю. Едем по степям. Перегон Барабинск – Татарская. Поели в вагоне-ресторане (я, А.Ф., Марина, Ольга), опять попили чаю со сластилином, который я предусмотрительно купил за бесценок в аптеке в Сосновом Бору и взял с собой, как бывший санинструктор советских войск, наряду с другими полезными и могущими пригодиться нашему дружному табору медикаментами в далёком пути.
Сейчас сходил покакал и вытер попу половиной страницы «Молодого ленинца» годичной давности, с моими и А.Ф. стихами. Я пошёл по стопам Макса со второй половиной. Всюду родина!
Чувства, испытываемые от подтирания собственными стихами, от всего происходящего, смешаны с пейзажем, вагонными запахами и с чем-то неуловимым, как шарик напёрсточника. Анжела спит, милая, мчась in dreams вместе с зелёным железным составом…
* * *
Вот, вторгаюсь в записи бортового журнала. (Вторгайся, Дима Гоголев, братец Анжеликин! – это ничаво). Это оттого, что он был мне даден, а ещё от свежести в теле, которая пришла ко мне после долгой тоски по Ней. Во избежание нарушения традиции ведения писания подобного характера, опишу то, что есть, а есть следующее: некоторым образом – поезд, дорога, старушки в поезде, с весьма при влекательной внешностью и одуревшие от жары внутренней, искусственной. Есть мои мысли о Тане, девочке, которая меня любит. (Ну, дальше пошло личное, я его опускаю (А.Ф.). М.Б.: – А почему? Может, другим тоже интересно будет?)
27. А. 90
Ночь прошла. Все встали, и поздние птички заканчивают завтрак (приготовленный из ранних. Ха-ха!). Выходили под пестню Маши Распутиной «Играй, нрзб!» в Тумене, осматривали лотки и киоски в страстном – синдром туриста и проезжающего – желании что-либо приобрести, но ничем нас эдаким не смогли соблазнить.