Принятый внутрь единовременно этот доппаёк вызвал столь бурное веселье, что дежурная сестра заподозрила нас в чифиризме, устроила в палате обыск и, на свою беду, распахнула шкаф. А я как раз накануне нечаянно отломил дверцу стоявших на шкафу антресолей и, чтобы никто не заметил, аккуратно приставил её на место. В результате широкого жеста сестры проклятая дверца обрушилась на её затылок со стремительностью ножа гильотины. «Что же вы не сказали, что у вас в палате шкаф сломан?» – строго спросила сестра. И кликнула для починки мебели старикашку, который был хоть и сумасшедший, но на все руки мастер.
Вечером, с благословения заведующей, печатали стихи. В среду днём нам была обещана поездка на капусту, а за это – отпуск с пятницы до понедельника. В среду вечером нас обломили с пишущей машинкой, т. е. заведующая разрешила печатать с 20 до 22 часов, а соответствующую запись в журнале разрешений не оставила.
ЗДЕСЬ НИКОМУ НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ НА СЛОВО.
Под занавес дня А.Ф., в ванной комнате стирая носки и трусы, сочинил там два стихотворения, а Макс с Таней сидели в тёмной столовой и комкали скатерть дрожащими руками.
А сегодня утром сообщили, что для нас капуста отменяется. На неё поедут только доктора. Появилось опасение, что накроется и долгий отпуск. Сидим, как монахи, и ждём милости Господней в виде врачебного обхода…
XI
Из рассказов новокузнецкого художника Александра Суслова.
В 1969 году он, студент Харьковского худграфа, калымил с приятелем в некотором степном населённом пункте Оренбургской области.
Они расписывали сельский клуб райскими птицами. А 31 декабря 1968 года ему при помощи блюдечка нагадали, что в новом году он женится, в ответ на что он расколотил посудину с гневом. В деревне же две молодые профессорки ходили к ним в гости – дружить и готовить еду. Одна была как бы Суслова (как её звали – он не помнит), а другая, Лена, – как бы его приятеля. «Как бы» – потому что ничего «такого» у них не было. Целомудренно жили, по-деревенски. Однако настало время уезжать. Друзья-художники получили по три тысячи рублей (это в 69-то году!) и принялись собирать вещи. Сусловский приятель под проливным дождём пошёл попрощаться с профессурками. Вернулся он удивлённый: «его» Лена передала свёрток «для Суслова» – с наказом не раскрывать до Куйбышева (ехали туда). Суслов, приговаривая, что ерунда, мол, – хотел вскрыть тотчас же, но приятель не позволил, крича, что обещал. А назавтра утром девы пришли провожать художничков к поезду, и, когда Суслов из тамбура заревел им что-то прощальное, Лена сказала: «А Я НЕ ПРОЩАЮСЬ, ибо через месяц встретимся». Суслов сказал, что ерунда, мол. «НЕТ, увидишь, ВСТРЕТИМСЯ». Ну встретимся так встретимся – и прочь умчались.
В Куйбышеве свёрток вскрыли и увидели польскую икону чёрного дерева – двойную, со святой Barbar’ой и святым Stephan’ом, с виду очень дорогую. Приятель предложил «толкнуть» её, но тут уж Суслов ни в какую. С того момента он затосковал. Приехав в Харьков к худграфу, он чуть ли не ежедневно стал писать письма в далёкий степной посёлок и получать на них ответы. Регулярно, по целой ученической тетрадке. Дождавшись ноябрьских праздников, поехал в заснеженное Оренбуржье. 27 декабря 69-го они поженились.
Такая история, а дальше…
XII
А 3 июня 1988 года во втором отделении Института псих. здоровья было собрание больных, посвящённое вопросам дисциплины и внутреннего распорядка. Персонал пытался занять жёсткую позицию. Но Макс выступил неформальным лидером ненормальных, непримиримо отстаивал права прибабахнутых и шизанутых – короче, показал персоналу такого Николсона-Макмёрфи, что был удалён с собрания, а через несколько часов и выписан из института психически здоровым. Получил таблетки на самое первое время, попрощался с Андреем, который там ещё неделю дообследовался по настоянию военщины.
XШ
Двадцать восьмого же апреля 1988 же года купили мы в торговом центре А-городка надувной сувенир в виде рака (он привлёк нас своим безобразием и разительным несходством с собственно раком) и маленькую детскую белую «трубу», издававшую звук одной тональности. Она стала нашим любимым развлечением; особенных успехов в игре на ней достиг Филимонов – он дул в неё со всех концов, и она, покорная, выдавала разнообразные рулады. Мы выползли, попив пива, в коридор, и А.Ф. старался дудеть вовсю, а Макс с Лисицыным изображали грузинский горный хор.