Чтобы скрыть замешательство, Моника повернулась к Мирей и защебетала:
— К церемонии уже почти все готово. По видеозаписи, maman, ты все увидишь лучше, чем если бы сидела в первом ряду в церкви. Я говорила тебе, что цветовод составил по моей просьбе пробный букет — и это было нечто божественное! Да, и торт будет совершенно бесподобный, а сверху его украсят розы цвета шампанского. И в ту минуту, когда мы выйдем из собора, сюда будет направлен рассыльный с видеозаписью и с полным комплектом свадебного ужина для тебя и Дороти.
— Похоже, что не будет только бала с бриллиантами, — Пит подошел к широкому окну и посмотрел на зазеленевшие кусты роз, цветущие фруктовые деревья и газоны с крокусами и нарциссами, омытыми теплым весенним дождем.
Моника метнула взгляд на его широкую спину.
— Вы, судя по всему, не из тех, кто благосклонно относится к женитьбе, мистер Ламберт.
— An contraire[19], графиня, — возразил он, повернувшись к ней лицом. — Проблема в том, что меня никогда не покидало чувство, что женщины гоняются за мной только из-за денег.
Моника засмеялась.
— Почему же? Возможно, они ценят даже обаяние, внешность, индивидуальность, — уклончиво сказала она, направляясь к выходу. — Дороти, помоги мне снять это платье.
Внезапно она уловила грусть в глазах матери.
— Что с тобой, maman? — спросила она, становясь перед ней на колено.
— О, ничего особенного… Просто… мне бы хотелось увидеть, как ты танцуешь в этом платье.
— Может, устроить закрытый предварительный просмотр? — Пит не стал ждать ответа, а направился в сторону видеотеки:
— Кажется, вы включали мой рождественский подарок, — сказал он, помахав кассетой с записью концерта трех теноров и вставляя ее в магнитофон.
— Я поблагодарила бы вас, если бы у меня был ваш адрес, — отреагировала Моника и в тот же момент оказалась в объятиях Пита, который закружил ее в танце под мелодию «Память».
— Видите, Мирей, как она будет танцевать в объятиях своей истинной любви? — темно-синие глаза Пита встретились с подернутыми дымкой глазами Моники. — Видите, как он будет вести ее и вращать?
Сердце Моники трепыхалось, словно крылья пойманной птицы. Все мелькало и кружилось перед ней, когда Пит вращал ее, прижимая все крепче, все сильнее к себе, наполняя какой-то необъяснимой радостью.
Кружились, превращаясь в сплошное пастельное пятно, цветы за окном, кружилась maman со счастливым лицом, кружилась Дороти. На фоне поющего тенора Моника услышала над ухом шепот Пита:
— Я люблю вас, графиня, не бросайтесь в объятия того, кто не может вас оценить.
Верно ли она расслышала, или ей показалось? Его обветренное лицо оставалось непроницаемым, но руки с силой сжимали ее.
Танец окончился. Моника в смятении сделала шаг назад, сумев скрыть растерянность шуткой.
— Благодарю вас, мсье. Это мой последний вальс в качестве незамужней женщины.
Сделав реверанс, она на дрожащих ногах вышла из комнаты.
— Bambina, пожалуйста, не вешай трубку.
— Нико, — сказала Ева сквозь слезы. — Ты пьян.
— Только малость… чуть-чуть… Да и какое это имеет значение? Я хочу поговорить с тобой!
Ева обхватила себя руками. В нижней части живота шевельнулся ребенок, заставив ее поморщиться, когда он своей ручкой или ножкой нажал на нерв. Ладно, малыш, я выслушаю его, пообещала она, чувствуя, как к глазам подступают слезы; даже звук голоса Нико причинял ей боль. В течение двух минут, не более. А затем — finito[20].
— Завтра у нас была бы свадьба… Bambina, пожалуйста, не делай этого… Не перечеркивай все хорошее, что было между нами, из-за одной идиотской ошибки.
— Это ты все перечеркнул, Нико. Мне ничего другого не остается.
— Нет! Погоди!.. Пожалуйста, Ева, моя обожаемая bambina! Послушай меня! Между Болоньей и Нью-Йорком существует тонкая золотая нить, которая повреждена, но не порвана! Жар нашей страсти может снова спаять ее! Если бы ты только дала мне шанс!.. Клянусь тебе, я больше не встречался с твоей сестрой! Она для меня — ничто… абсолютное ничто, Ева! Ты должна мне верить!
— Я больше никогда не смогу тебе верить, — Ева с трудом сдерживала слезы. — Наш разговор не имеет смысла, Нико. Отныне все то, что ты хочешь сказать, говори через адвокатов.
Она бросила трубку, прервав поток слов, которые все еще продолжали звучать на другом конце. Ева легла набок, укрылась розовым пледом и дала волю слезам.
«Я переболела им, я уверена, — сказала она себе, не замечая, что слезы ручьем стекают на подушку. — Для этого еще потребуется время, но рано или поздно боль пройдет… Должна пройти». Ева посмотрела на Беспризорницу.