Ева расстегнула молнию и стянула с себя тесно облегающее золотистое ламе, и нагнулась, чтобы поднять его с пола, когда ей на глаза попался красивый пакет в серебристой упаковке, перевязанный толстой атласной лентой, неведомо как оказавшийся среди щеток и флакончиков на туалетном столике. Это был, конечно же, свадебный подарок.
— Это Нана! — воскликнула Ева, узнав знакомую подпись на визитной карточке. — Что же это может быть? — Она сорвала бумажную упаковку, открыла коробку и моментально позабыла об усталости.
У Евы перехватило дыхание, когда она увидела великолепную белоснежную скатерть, отделанную финскими кружевами, уложенную между защитными слоями белой материи. Ева с восхищением дотронулась до тонких кружевных стежков.
— Боже мой, Нана, ведь это твоя фамильная ценность, — прошептала Ева, и на ее глаза навернулись слезы.
Через минуту она уже звонила в Миннеаполис. Ева не боялась разбудить Нану Хямеляйнен, зная, что она никогда не ложилась спать, не посмотрев ночной выпуск.
— Нана, я даже на знаю, как благодарить тебя! — Ева смахнула слезу и улыбнулась, представив себе, как ее статная седовласая бабушка возлежит в постели, обложившись подушками, с кроссвордом на коленях. Это великолепно! Ты же знаешь, как мне всегда она нравилась!
— Эви, дорогая, наслаждайся этим долгие, долгие годы! Я знаю, что скатерть будет в хороших руках.
— Это так, Нана!
Бабушка хмыкнула.
— Ты же знаешь, что я всегда берегла ее для тебя. Ни у кого так не загорались глаза, как у тебя, когда ты помогала мне стелить скатерть в День Благодарения. Взять Марго… Она никогда ничего не замечала, кроме своих книг… А ты такая же, как и я, — чувствуешь красоту и тянешься к ней. Конечно, сейчас ты такая знаменитая и можешь позволить себе купить все, что захочешь, но я знаю, что тебе до сих пор нравится моя фамильная скатерть.
— Я буду очень ею дорожить, Нана! И Нико тоже. И я обещаю тебе, что, когда придет время, передам ее тому, кто будет ценить ее так же, как я.
«Надо будет утром рассказать Нико о скатерти», — подумала Ева, устраиваясь через несколько минут на пуховой перине. Она щелкнула выключателем, и темнота поглотила комнату. Беспризорница запрыгнула на кровать и, мяукнув, расположилась на подушке Нико.
— Ты тоже скучаешь по нему, малышка? — улыбнулась Ева, свернувшись клубочком на своей половине кровати. Она закрыла глаза и заснула раньше, чем Беспризорница замурлыкала в ответ.
Кто-то находился в квартире.
Ее разбудили чьи-то осторожные шаги.
— Нико, это ты, дорогой?
Ответом ей была тишина, лишь Беспризорница мурлыкала рядом. Внезапно она вспомнила, что Нико здесь не может быть, он ведь в Лондоне.
Тогда кто же…
Охваченная ужасом, Ева резко села в кровати.
Боже мой, это он! Он собирается убить меня!
Ева снова услышала шорох шагов. Она попыталась вглядеться в темноту, но не видела ничего, кроме зеленого свечения часов на столике, которые показывали 2 часа 30 минут. Она пошарила рукой в поисках кнопки для вызова охраны. Движения ее рук были неверными, дрожащие пальцы не могли отыскать панель с кнопкой вызова. Боже мой, где же это? Пожалуйста, пожалуйста…
Она в панике сделала более размашистое движение рукой и сбила африканскую фиалку, которая глухо упала на ковер. Ева услышала негромкий смех.
Затем она увидела его — еле заметную тень, двигающуюся к ее кровати.
Ева отчаянно вскрикнула.
Ужас парализовал ее, кровь застыла в венах, у нее перехватило горло. Он приближался. Ева попробовала вскочить с кровати, но свинцовая тяжесть в теле приковала ее к месту. Она была совершенно беспомощной. А он надвигался на нее. Когда он схватил ее за волосы, Ева увидела: в его руке сверкнул нож…
— Нет!
Ева села в кровати, часто и тяжело дыша. Вокруг было темно и тихо. Она прислушалась, но не услышала ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. Ева прекрасно понимала, что она в квартире одна: Нико — в Лондоне, Клара — у сестры, и больше никого. Никого.
Ей просто приснился этот кошмар — и только.
Она неподвижно сидела на обложенной подушками кровати, дрожащая и испуганная, с потными ладонями, в прилипшей к телу ночной рубашке.
Господи, когда же наконец она освободится от этого страха?
Было всего лишь одно письмо, сказала она себе. Лишь одно. Скорее всего, с целью розыгрыша.
Почему бы ей не поверить в это — и успокоиться?
Она откинулась на подушки и посмотрела на часы рядом с роскошной африканской фиалкой. Четыре часа. А она легла не раньше часа.
Вчера был такой суматошный день, что она должна была спать, как младенец. Целый день она снималась с влажными волосами, в мокрых купальных костюмах, иногда отогревалась тем, что набрасывала на себя халат да пила горячий кофе. Ей никогда не приходилось иметь дело с такими непроходимыми болванами — фотографами, которые довели одну из девушек до слез и так долго возились с освещением, что съемка затянулась до семи вечера. У нее болели все мышцы, ей хотелось вернуться в тишину дома и побыстрее погрузиться в теплую ванну.