Дорина вдруг ухватила Чесс за локоть и вытащила ее за собой на крыльцо. Чесс поняла, что она напилась пунша, предназначавшегося для мужчин, и попыталась высвободиться.
Джим подхватил шатающуюся Дорину.
— Черт побери, Дорри, стой прямо, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Извини, Чесс.
— Джим просил меня, чтоб я тебя поблагодарила за приглашение. Но я ему сказала: дудки, мне не нравится, когда меня ставят на одну доску с черномазыми.
Чесс отшатнулась, услышав это мерзкое слово.
— Мне очень жаль, что вы так на это смотрите, миссис Монро. В дни праздников моя семья всегда оказывала гостеприимство своим черным арендаторам.
И кому какое дело, до чего жалким было гостеприимство в Хэрфилдсе и как мало там бывало гостей помимо арендаторов.
— Скажите пожалуйста! — с насмешкой протянула Дорина. — Значит, гостеприимство, да? Вот и все, что ты можешь предложить. Неудивительно, что твой муж завел еще один дом в городе — для Джули.
— Черт возьми, женщина, заткни свой рот, — рявкнул Джим и ударил ее по лицу. — Она пьяна, Чесс, и не понимает, что говорит.
Дорина вытянула шею и воинственно выдвинула вперед подбородок. Оплеуха Джима размазала толстый слой помады у нее на губах.
— Не понимаю? Черта с два! Эта сука заставила Нэйта спровадить Джули, такую славную девчонку, прочь из города. И теперь она, бедняжка, помирает от чахотки. Лучше бы она осталась у нас в «Дикси», тогда бы у нее все было в порядке.
— Отпусти мою руку, не то я тебя убью, — проговорила Чесс.
Ее голос был тих и полон яростной злобы. Дорина, спотыкаясь, попятилась. Джим стащил ее с лестницы и потянул за собой по дороге.
Чесс обвила рукой столб крыльца, чтобы не упасть. «Я не могу дышать, — подумала она, — мой корсет слишком туго затянут. И меня тошнит». Ее разум отказывался принять то, что она услышала, и вместо него среагировало тело. Жгуче-кислая, горячая рвота брызнула у нее из носа и изо рта. Она едва успела перегнуться через перила, чтобы не испачкать платье.
Она вынула из кармана носовой платок, вытерла губы и вернулась в дом, где еще были гости. Она заставила себя улыбнуться.
— Мама, — весело пропела Огаста. Чесс не могла смотреть на счастливое личико своей маленькой дочки — пока та сидела на коленях у своего отца.
«У меня гости, — сказала она себе. — Я должна улыбаться и непринужденно болтать. Даже если это убьет меня. Даже если я хочу умереть».
Глава 25
Чесс уже забыла эту боль, забыла, как она велика, как сильна. Теперь, когда боль снова раздирала ее, она вспомнила. Вспомнила и ласковый голос Элвы, и ее жестокие, мимоходом брошенные слова «он меня тешил», и ту муку, которую они породили. Чесс схватилась руками за горло, пытаясь разжать тиски спазмы, которая не давала ей дышать и постепенно сжимала ее всю: сначала сердце, потом желудок, потом кишки. Все ее тело превратилось в клубок мучительной боли. Железные когти ревности стискивали ее, стискивали все сильнее, раздирали ее тело.
На этот раз боль была еще ужаснее, чем прежде, ужаснее, чем ее разум мог себе представить. Чесс подумала о Джули, этой шлюхе; о, конечно же, она была шлюхой, Чесс знала, что из себя представляет бар «Дикси». Наглядным свидетельством тому была Дорина.
Получить выговор от этой дряни — какое унижение! Такая женщина не должна сметь даже заговаривать с ней, даже говорить ей «доброе утро».
«Как мог Нэйтен касаться такой низкой твари? О, Господи Боже, что же неладно со мной, почему ему понадобилось ходить к шлюхе? Разве недостаточно того, что мы каждую ночь пытаемся зачать еще одного ребенка? Я ненавижу ее. Я надеюсь, что у нее и в самом деле чахотка. Пусть она задохнется собственной кровью, как я задыхаюсь от этой боли. От сознания того, что меня предали, Нэйтен предал меня».
Сердце ее пронзила огненная стрела.
Чесс, хотя и через силу, но примирилась с тем, что было между Нэйтеном и Элвой. Это было до их свадьбы, до того, как он стал ее мужем. То, что она узнала сейчас, было в тысячу, в миллион раз хуже, это было чудовищное предательство.
Она оглядела комнату, скользнула взглядом по гостям. О, почему они не уходят домой? Неужели они не чувствуют, неужели им не видно, что она терпит сейчас все муки ада? Нет, они ни о чем не подозревают, и слава Богу. Хорошо, что у нее еще осталась гордость. Вот что ее поддержит.
Чесс улыбалась, разговаривала, вновь и вновь наполняла пуншем бокалы. И улыбалась… улыбалась…
Она продержалась до тех пор, когда все гости разошлись. А потом до тех пор, когда Огаста была накормлена, выкупана, уложена в постель, когда она прочитала свою детскую молитву, выслушала сказку и подставила щечку для поцелуя.