Она наклонилась, поцеловала дочку в лоб и шепнула ей на ухо:
— Ты в десять раз храбрее любого генерала.
Когда Чесс расстелила на животе Гасси желтую от горчицы ткань, лицо девочки исказилось. У Чесс перехватило дыхание. «Господи, избавь ее от боли, ведь она уже столько страдала».
Некоторое время в комнате стояла тишина, слышалось только тяжелое, затрудненное дыхание Гасси. Потом глаза ее вдруг расширились, и она жалобно застонала. Ее левая ножка начала дергаться, сначала слабо, потом все сильнее и сильнее.
— Судорога, — определил Солдат. — Начинайте растирать.
Вскоре вслед за левой ногой задергалась и правая, и ему пришлось оставить капельное вливание воды по полотенцу и тоже заняться разминанием сведенных судорогой мышц девочки. Ножка Гасси казалась очень маленькой в его огромных ручищах. Пальцы у Солдата были шишковатые, покрытые старыми рубцами, кожа на ладонях вся в мозолях от многих лет тяжкого труда, но эти громадные загрубелые руки массировали сведенные судорогой мышцы Гасси так уверенно и вместе с тем так нежно, что Чесс подумала: наверное, именно таким бывает прикосновение ангела. Она старалась делать все так же, как и он.
Стоны Гасси походили на мяуканье крошечного котенка. Через несколько часов они прекратились.
«Она умерла!» — раздалось в душе Чесс. Ножка Гасси была неподвижной и холодной, но Чесс продолжала растирать ее, страстно желая возвратить в нее тепло и жизнь.
Бобби Фред положил свою тяжелую руку ей на плечо.
— Остановитесь, — сказал он.
— Нет, нет! Ни за что.
Солдат сжал твердыми пальцами оба запястья Чесс и с силой отвел ее руки в сторону.
— В этом уже нет нужды. Гасси заснула. Самое худшее позади. Где тут одеяло? Надо ее укрыть.
Сначала Чесс не поверила ему. Она вырвала руки, потрогала холодное личико Гасси, ее ледяные руки и ноги. Потом увидела, что грудь девочки поднимается и опускается в такт медленному, ровному дыханию.
Чесс обернулась в Солдату.
— О, Бобби Фред, — прошептала она.
Она обхватила руками его талию, прижалась лицом к его груди, и в слезах и судорожных всхлипах излила свое облегчение и безмерную тяжесть долгих часов, наполненных страхом. Пока она рыдала, Бобби Фред крепко обнимал ее. Выплакавшись, она подняла голову и посмотрела на Солдата промытыми потоком слез, сияющими глазами.
— Спасибо вам, старый друг.
Бобби Фред улыбнулся. Вид у него был усталый, но торжествующий.
— Укройте малышку, и подите умойтесь. Начинайте капать воду на полотенце, а я пойду поищу себе виски.
Нэйт вернулся домой, перегруженный сведениями о технических чудесах, которые он наблюдал на строительстве дома Вандербильта. Услышав, что случилось в его отсутствие, он был потрясен.
— Я больше никогда не оставлю Гасси, даже на час, — сказал он убежденно.
Увидев, какой слабой стала его дочь, Нэйт был поражен.
Чесс засмеялась.
— Ты забыл, что представляет из себя Гасси, когда она здорова. Она способна вконец измотать тебя за полдня.
Теперь Чесс могла смеяться. Состояние Гасси улучшалось чуть ли не с каждым часом.
Однако она все еще была очень слаба. Она часто и помногу спала, и могла есть только мягкие пудинги и пить молочные напитки, которые для нее готовила Чесс. Ей хотелось, чтобы ей читали вслух вместо того, чтобы читать самой, а визиты подруг и родственников были для нее явно утомительны. Слабость словно вернула ее в более ранний возраст. Теперь ей больше всего нравилось заново слушать рассказы Чесс, которые она обожала, когда была маленькой. Это были рассказы о Хэрфилдсе. Гасси требовала их снова и снова.
— Мама, расскажи, как ты жила, когда была маленькая.
Чесс уселась на стульчик, поставленный у постели Гасси.
— Когда я была маленькая, — начала она. Гасси удобно улеглась в своем гнездышке из подушек и испустила блаженный вздох. — …Я жила в большом белом доме на берегу широкой красивой реки. У меня были качели, а над ними цвела глициния…
— Совсем как у меня, — сказала Гасси.
— Совсем как у тебя. И я качалась на этих качелях часами в тени большого-большого дерева. А потом шла на лужайку перед домом и устраивала чаепитие для своих кукол.
— Кукол? Фу!
Гасси явно осталась сама собой, хоть и ослабела.
Чесс улыбнулась.
— Я раскладывала на столике маленькие сандвичи и пирожные. Птички слетали вниз и клевали их, а я делала вид, что их ели мои куклы.
— Ты была очень глупенькая.
— Да, я была очень глупенькая. И очень счастливая. Я часто подымалась на второй этаж в большую залу и, раскинув руки, кружилась на сверкающем, натертом воском полу, скользя и смеясь. А потом, если меня никто не видел, съезжала вниз по перилам лестницы.