— Конечно, видел. Я тщеславный старик, люблю похвастаться. Слава Богу, что ревматизм у меня в коленках, а не в пальцах. Я считаю себя самым лучшим резчиком со времен Гринлинга Гиббонса.
Это имя ничего не говорило Нэйту, но гордость Стэндиша была ему понятна.
— Конечно, так оно и есть, мистер Стэндиш, сэр, какие могут быть сомнения, — сказал он со всей искренностью. — А можно мне ее потрогать?
— Извини, сынок, но придется тебе отказать. Сама-то модель достаточно крепкая, но вся эта сбруя — цепочки и все такое прочее — их чертовски трудно установить на место, потому что уж больно они мелкие. Ты начнешь их трогать, а они возьми да и соскользни.
Нэйт был разочарован. У него прямо пальцы чесались потрогать гладкое дерево, привести в движение крохотные колесики. Но ведь пришел он не в игрушки играть. Он сделал глубокий вдох:
— Я мало что понимаю в патентах, но мне казалось, что модели надо пересылать в патентное бюро.
— А вот и нет, они предпочитают, чтобы изобретатели этого не делали. Не то придется им там чего доброго напрягать свои мозги и разбираться, что к чему. Вот Томас Джефферсон — тот бы разобрался во всем за одну минуту, и еще минута ушла бы у него на то, чтобы внести усовершенствования. Этот человек родился, чтобы стать изобретателем; жаль, что ему пришлось транжирить время на то, чтобы быть президентом… Ох, извини, сынок, старики легко отклоняются от темы. Ты спрашивал меня про патентное бюро. Так вот, они предпочитают получать чертежи, а не модели. Олухи! Они и в чертежах-то смыслят ничуть не лучше, чем в моделях, зато их легче хранить. Вот почему я решил больше не иметь с ними дела. Они написали мне, что мои модели занимают слишком много места и чтобы впредь я присылал им одни бумажки.
Из всей гневной речи мистера Стэндиша Нэйт выхватил только несколько слов:
— Вы сказали, что решили не иметь с ними дела? Вы так сказали? Стало быть, вы так и не получили патент?
— Нет, черт бы его подрал!
Нэйта словно колом по голове ударили. Он не стал разбираться в своих чувствах, просто не решился, потому что потрясение было слишком сильным. Между тем Огастес Стэндиш продолжал говорить, как ни в чем не бывало, снимая с полки еще один ящик.
— Вот с этой штукой у меня возникла особенно головоломная проблема. Тут и Архимеду пришлось бы попотеть. Понимаешь, тут у рычага был недостаточный ход, чтобы поднять полный груз. Что же делать? Я испробовал одно, потом другое, третье, двадцатое, тридцатое… И уже почти совсем собрался сдаться, когда вдруг в один прекрасный день…
Нэйт наклонился, чтобы рассмотреть модель. Свой провал он обдумает позже, сдерет с болячки чуть подсохшую корочку и посмотрит, что к чему. Сейчас он был слишком увлечен.
На полу стояло больше двух десятков пустых ящиков, когда мистер Стэндиш наконец заметил, что время уже позднее.
Он пошел впереди своего гостя по тропинке, ведущей сквозь заросли бамбука. Когда тропинка вывела их на поляну и Нэйт увидел перед собой дом, он остановился как вкопанный. В густеющих сумерках дом был виден смутно, просто темная бесформенная громада. Отчетливо выделялись только восемь огромных белых колонн, которые были выше, чем деревья на ферме Нэйта. Они, как часовые, охраняли просторную, широкую веранду. В окнах за колоннами светились неясные огоньки. Этот дом похож на Капитолий штата в Роли[2], подумал Нэйт, здание, которое он видел всего несколько раз в жизни и куда ни разу не посмел войти.
— Ну, входи, — сказал Огастес Стэндиш. Он провел Нэйта через боковую дверь и повел вверх по крутой узкой лестнице.
— Моя невестка устраивает мне жуткие сцены, если я опаздываю к обеду, — сказал он, — так что надо поторапливаться. — Потом он сообщил, что к обеду в доме принято переодеваться в вечернее платье — еще один вопрос, в котором его невестка всегда очень щепетильна. Пожалуй, Нэйту подойдет костюм, который носил один из его внуков.
Рукава и штанины костюма оказались слишком длинны. Мистер Стэндиш дал Нэйту булавки, показал, как ими пользоваться, снабдил его рубашкой, воротничком, запонками и сам сноровисто все застегнул и приладил. Но подходящих туфель у старика не нашлось.
— Держи свои сапоги под столом, — сказал он Нэйту, — и все будет в порядке.
Нэйту пришлось поверить ему на слово; сам он чувствовал себя словно разодетый цирковой медведь, которого он видел когда-то в столице штата на ярмарке. Но у мистера Стэндиша, успел подумать он, вид тоже ужасно глупый, хотя на нем костюм сидит хорошо. Однако в воздухе уже витал аппетитный запах, а ему было необходимо поесть.
Этот обед Нэйт запомнил на всю жизнь. Стол был, пожалуй, такой же длины, как его дом на ферме, а зал настолько велик, что его стены терялись в потемках. За столом было светло точно днем — Нэйт насчитал на нем две дюжины свечей в высоких блестящих канделябрах. Но ярче всего сияло ожерелье на шее леди, которая сидела во главе стола. Это была та самая невестка, которую старый Стэндиш так побаивался. Но она была совсем не похожа на женщину, которая закатывает истерики и орет, если ты опаздываешь к столу. Она была красавица со светлыми волосами, уложенными на голове крупными локонами. Один из локонов свободно ниспадал прямо перед ее левым ухом. Он доходил ей до плеча — до обнаженного плеча. Нэйт никогда еще не видел, чтобы одетая женщина настолько оголяла тело. Пышные присборенные рукава ее красного платья выглядели так, словно они тянули все платье вниз, чтобы открыть плечи и порядочную часть груди. Причем груди очень даже красивой. Она поднималась двумя небольшими холмиками под красным кружевом, обрамлявшим вырез платья. Шея леди была также обвита красным, и это наверняка были рубины, Нэйт нисколько не сомневался в том, что это именно они. Каждый красный камешек был окружен бриллиантами — а ведь так оправляют только настоящий рубин! У Нэйта из головы не шел вопрос: сколько же такая штука может стоить? Наверняка достаточно, чтобы построить на эти деньги фабрику или завод. Нэйт вспомнил те радужные надежды, с которыми он шел к старому мистеру Стэндишу, и почувствовал, что готов разреветься, как ребенок.