Чесс оторвалась от чтения, чтобы сообщить Нэйтену о пристрастии Трилби к табаку.
— Возможно, все женщины легкого поведения курят. Пошли кого-нибудь в ту часть города, где они обитают, чтобы узнать наверняка. Если окажется, что это действительно так, ты сможешь продавать там много сигарет.
Нэйтен пробормотал в ответ что-то уклончивое и перевернул страницу. Он знал, что некоторые проститутки курят. Он несколько раз посещал один рекомендованный ему дом терпимости, но при этом требовал, чтобы его обслуживали некурящие жрицы любви. Он терпеть не мог запах табака.
Нэйт отправился спать, а Чесс продолжала читать до поздней ночи, увлеченная образом Свенгали, безумного учителя музыки и соблазнителя женщин, который загипнотизировал бедную Трилби и сделал ее своей рабой.
Он также сделал ее величайшей певицей Европы. Под воздействием его чар она обрела такой красивый и чистый голос, что публика готова была целовать ее ноги, всегда босые.
Чесс одну за другой читала длинные колонки текста, напечатанные на дешевой бумаге. Прочитанные страницы она роняла на пол возле своего кресла, и там уже скопилась большая груда лежащих в беспорядке бумажных листков, когда со Свенгали вдруг случился сердечный приступ и он умер за кулисами концертного зала в Лондоне. И в этот же миг Трилби, певшая на сцене, потеряла голос. Чесс ощутила сладкий трепет, и взялась за новую страницу.
Она растроганно плакала, читая о том, как Трилби опускалась все ниже и ниже, а затем, раскаявшись, пришла к спасению.
Читающаяся на одном дыхании сцена смерти, в которой к Трилби возвращался голос и она умирала во время пения, заставила Чесс разрыдаться в голос.
«Какая прекрасная и безнравственная книга», — подумала она. Она сложила листки в аккуратную стопку, решив взять их с собой в Америку и подарить Джеймсу Дайку. Он, конечно, ни за что не станет продавать такую книгу в своем магазине. Да и ей, пожалуй, не стоит давать ее читать членам стэндишского литературного кружка. Чесс захихикала над этой мыслью и легла спать. Она чувствовала себя так, словно и сама каким-то боком причастна к миру богемы. Ведь она знакома с человеком, который сочинил «Трилби». Правда, с виду он вовсе не походил на представителя богемы.
В понедельник газеты вышли с огромными заголовками:
«УБИТ ПРЕЗИДЕНТ ФРАНЦИИ» и «У ПРИНЦА УЭЛЬСКОГО РОДИЛСЯ ВНУК». Берти стал дедушкой, а количество гвардейцев, охраняющих Букингемский дворец, заметно увеличилось.
Чесс очень нравилась торжественная церемония смены караула у дворца. Иногда она специально уходила от Рэндала в такое время, чтобы полюбоваться ею на обратном пути в «Савой». Но сегодня она не была у Рэндала. Он еще не вернулся из Виндзора.
Он, однако, прислал Чесс записку, в которой сообщил, что вернется только после полудня. Зато другая содержавшаяся в записке новость была так хороша, что тут же подняла ее упавшее было настроение.
Одной из гостей в том загородном доме, куда был приглашен Стэндиш, оказалась Дейзи Полинджер, та самая дама, которая, как говорили, желала сбыть с рук кучу старомодной мебели, доставшейся ей в наследство. В своей записке Стэндиш сообщал имя и адрес поверенного, управляющего завещанным имуществом. У этого поверенного, мистера Эдерли, имелись ключи от дома, в котором хранилась мебель, и он был готов показать ее Чесс в любое удобное для нее время.
Чесс досмотрела церемонию смены караула до конца, и когда последние ряды гвардейцев, марширующих в свои казармы, скрылись из вида, велела кучеру отвезти ее в контору мистера Эдерли на Бонд-стрит.
Мистер Эдерли был хрупкий пожилой джентльмен с тихим, шепчущим голосом и учтивыми манерами. Он напомнил Чесс ее деда, хотя Огастес Стэндиш всегда предпочитал кричать, а не шептать. Старый поверенный почувствовал ее симпатию и ответил ей тем же.
— Надеюсь, что такая леди, как вы, миссис Ричардсон, сумеет найти достойное место для сокровищ покойной леди Элизабет. Она бы очень огорчилась, если бы увидела, как мало мисс Полинджер, ее внучатая племянница, ценит ее наследство.
Чесс надеялась, что мебель леди Элизабет не слишком ужасна. Впрочем, даже если и так, она все равно ее купит, чтобы не навлекать на себя неодобрения мистера Эдерли.
Дом леди Элизабет находился на площади Рассел, в районе, который уже много лет как вышел из моды. Это было прямоугольное здание, построенное просто, без затей, в георгианском стиле, и окруженное квадратным садом, который давным-давно заполонили сорняки. Кирпичная стена, отделяющая сад от тротуара, покосилась и частично разрушилась.