Ее бальный наряд был разложен на кровати. Она еще ни разу не надевала его. Это было то платье, которое Лютер Уитсел сшил ей для бала у герцогини Девоншир, самое красивое из всех, которые у нее когда-либо были. И, пожалуй, из всех, которые она когда-либо видела.
— Подождите минутку, — сказала Чесс горничной. Она вспомнила одну штуку, которой ее научила Эдит Хортон. Намочив два пальца слюной, она наклонилась над топкой камина и собрала ими немного черной сажи. Потом поднесла пальцы к глазам и начала очень осторожно моргать, касаясь слоя сажи ресницами, пока они не почернели. Чесс посмотрелась в зеркало на каминной полке — ее поразительно светлые, серебристые глаза были теперь оттенены темной линией. Она покусала губы, пока они не стали темно-розового цвета.
— Теперь надевайте, — сказала она, протягивая горничной руки. Платье скользнуло по голове и плечам и облегло ее тело. Горничная шумно вздохнула от восхищения, потом проворными, сноровистыми пальцами застегнула крючки на спине Чесс. Затем она подала ей черные шелковые туфельки, сначала одну, а когда Чесс надела ее — другую.
— Вы выглядите прекрасно, мадам, — сказала молодая служанка.
Чувствуя страх и вместе с тем надежду, Чесс прошла к дальней стене комнаты — здесь она сможет увидеть себя в большом зеркале в полный рост. От того, что она увидела, у нее захватило дух. Да, Лютер Уитсел был истинным художником. Его творение было похоже на полночный сад.
Платье было черное, сшитое из жесткой шелковой органды, которая приводила на ум глубокую, густую ночную тень. У него были пышные рукава фонариком, в точности такие, каких требовала мода. Казалось, что они свисают прямо с краев плеч Чесс, и рядом с их угольной чернотой ее белоснежная кожа была схожа с белым светом луны.
Грациозный изгиб линии выреза напоминал месяц на ущербе. Он открывал лунно-белую кожу Чесс, но скромно оставлял прикрытыми ее маленькие груди. Лиф платья был расшит фестонами, как и линия выреза.
Поверх каждого вышитого шелком фестона были нашиты крошечные граненые бусинки из полированного гагата.
Такими же гагатовыми бусинками была расшита сверкающая парчовая вставка в переде юбки. Парча была узорная: золотые листья, вытканные на серебряном фоне.
Парчовая вставка была с обеих сторон обрамлена черной органдой, расшитой поблескивающими гагатовыми фестонами. Справа и слева от вставки юбка пышно расклешивалась, так как состояла из нескольких слоев. Сзади, в середине, ткань была заложена в многочисленные складки; внизу они расходились, образуя подобие небольшого трена.
Будучи художником, Лютер разрисовал прозрачную жесткую материю кистью, вместо того чтобы утяжелять ее золотым шитьем. Легкими мазками золотой краски он нарисовал на черной органде прихотливо изгибающиеся лозы дикого винограда и прикрепил к ним шифоновые листочки, выкрашенные в золотой и серебряный цвета. Краска сделала их жестче, но не тяжелее, и стоило Чесс шевельнуться, они тихонько трепетали, будто колеблемые ветерком.
Такие же золотые и серебряные шифоновые листья таинственно блестели под прозрачной черной тканью широких рукавов.
Золотисто-серебряные волосы Чесс сияли, словно световой ореол, светлые, подведенные глаза лучились, как звезды.
Она застегнула широкую ленту из черных гагатовых листьев на своей изящной белой шее и воткнула гагатовую веточку с такими же листьями в прическу, рядом с пучком.
Ее рука дрожала, когда она раз за разом погружала стеклянную палочку во флакон с духами, которые вместе с душистым мылом подарил ей Рэндал. Она дотронулась палочкой до своих волос, ушей, шеи и обнаженных плеч.
Затем вложила руки в напудренные расстегнутые белые перчатки, которые держала перед нею горничная, разгладила их на пальцах и натянула до краев рукавов. Горничная застегнула маленькие жемчужные пуговицы на ее запястьях и подала Чесс ее большой черный кружевной веер.
С первого этажа доносились звуки музыки. Чесс поблагодарила горничную, которая в ответ сделала почтительный книксен, и, выйдя из своей комнаты, отправилась на бал.
Нэйтен ждал ее в холле на их этаже.
— Ты смотришься очень элегантно, — заметил он.
— Ты тоже, — ответила она.
Это была правда. Лондонский портной сшил ему превосходную фрачную пару.