— Этот свежий горный воздух совсем опьянил меня, — сказала она Нэйту, — да к тому же я еще плотно позавтракала в Бакспринг-Лодж, не говоря уже о том первом плотном завтраке, который нам подавали здесь перед прогулкой. Пожалуйста, извинись за меня. Я собираюсь немного вздремнуть.
— Тогда я задерну занавески. Между прочим, после ужина я собираюсь опробовать здешний кегельбан.
— А что ты делаешь сегодня днем, Нэйтен? — как бы вскользь спросила Чесс.
— Поеду в Эшвилль. Если Джордж не слишком взвинтил здешние цены на землю в горах, я, может быть, надумаю купить участок.
— Нэйтен Ричардсон! Я решительно не желаю жить в таком доме, как этот. А что до паровых котлов и динамо-машин, то ты и в Стэндише можешь иметь их сколько душе угодно.
Нэйт покачал головой и улыбнулся.
— Успокойся, Чесс, я ведь не Вандербильт, и мне никогда не стать таким, как они. Да я этого и не хочу. Нет, я думал не об этой громадине, а о тех славных бревенчатых домиках там, высоко в горах, на вершине мира. Хорошо бы заиметь один такой домик, чтобы было куда податься в июле и августе, когда в Стэндише становится жарко, как в печке. Что-то вроде того летнего горного дома, который есть у Уилсонов. Гасси гостила у них там и была в диком восторге.
Это была правда. Правдой было и то, что в августе в предгорных районах Северной Каролины часто стояла почти нестерпимая жара.
Но самое главное — это то, что Нэйтена не будет целый день.
— По-моему, это было бы прекрасно, — сказала Чесс.
Она и вправду попыталась немного поспать. Но ей никак не удавалось расслабиться.
Все шло не так, как надо, и она была в полном смятении.
«Я должна чувствовать себя счастливой. Скоро я опять буду с Рэндалом. Я знаю его; он наверняка уже нашел комнату, где мы сможем побыть вдвоем, настоящую обитель любви, непохожую на тот мерзкий чулан. Все будет как в Лондоне, где я прожила самые чудесные дни моей жизни. Мы снова отгородимся от всего мира, и он будет держать в объятиях меня, а я — его».
Чесс сладко потянулась, отдаваясь воспоминаниям.
Но ее натянутые нервы не дали расслабиться напряженным мышцам, и она не смогла потянуться до конца, так, как ей хотелось.
«Мне нужно быть с ним, заняться любовью, вот отчего я не нахожу себе места. Я хочу Рэндала».
Она не могла отдыхать. Не могла ждать. Она решила сейчас же пойти на место их встречи.
Пусть даже Рэндала там не окажется, по крайней мере она будет там, куда он скоро придет, и это овеет террасу перед библиотекой тем очарованием, которое ей так необходимо почувствовать. Прямо сейчас, немедля.
Слава Богу, библиотека была пуста. В ней были только книги, а они всегда были ее друзьями. Ее взгляд с нежностью скользил по полкам, пока она медленным, осторожным шагом продвигалась к застекленной двери, выходившей на террасу.
От холодного ветра у нее на миг пресеклось дыхание. Чесс плотнее запахнула свою меховую накидку. Она оделась тепло, так, чтобы не мерзнуть на свежем воздухе, потому что не желала, чтобы хоть какое-то неудобство отвлекало ее от тех драгоценных мгновений, которые она проведет с Рэндалом.
Терраса, как и все остальное в этом доме, была чрезмерно велика. Ее крытая каменная колоннада была увита ползучими растениями. Сейчас, зимой, солнечный свет мог беспрепятственно проникать между их голыми, безлистными плетями и нагревшиеся за день камни излучали приятное тепло. Чесс расслабила пальцы, крепко сжимавшие полы ее накидки, и подняла лицо навстречу косым лучам солнца.
— Сейчас ты похожа на жрицу Гелиоса[54].
— Тогда ты, должно быть, сам Аполлон.
Она обернулась. Ее глаза и глаза Рэндала встретились и заговорили без слов.
Сердце Чесс затрепетало от радости, ибо в напряженном взгляде Рэндала она вдруг заметила что-то новое, чего в нем не было раньше. Они смотрели так друг на друга уже сто или больше раз, и всегда их глаза говорили: «Я хочу тебя». Это желание и теперь читалось в его взгляде, и она, как и ранее, почувствовала, что ее тело отвечает на его зов. Но сейчас, кроме: «Я хочу тебя» — его взгляд говорил ей и другое, то, чего она тщетно искала в нем прежде.
Он сказал это вслух:
— Я люблю тебя, Чесс.
Она задрожала.
— Я люблю тебя, Рэндал.
Они не бросились друг к другу, не соприкоснулись. Слова, которые произнесли их губы и глаза, соединили их крепче самых тесных объятий.