Лили простерла вперед руки, словно желая обнять всех собравшихся. Она запела, и ее высокий юный голос был так же чист и прекрасен, как и ее лицо:
Плечи Нэйта поникли. Разве посмеет он заговорить с ангелом? Ведь он о таком и помыслить недостоин. Но нет, он непременно должен еще раз увидеть ее, поговорить с ней, дотронуться до нее, чтобы убедиться, что она не обман чувств, что она и вправду существует. Сегодня пятница. Молитвенное собрание продлится еще два дня. До тех пор надо обязательно подойти к ней и поговорить с нею наедине.
В субботу он с трудом протолкался сквозь толпу парней, которые всегда собирались вокруг Лили, где бы она ни появилась. Она была одинаково любезна со всеми, одаривала всех улыбками, никого не выделяя, и всякого, кто протискивался к ней, чтобы сказать несколько слов, выслушивала с величайшим вниманием, чуть приоткрывая при этом свои полные румяные губы. Вид ее маленьких белых зубок и розового языка сводил Нэйта с ума.
Но он не станет вести себя, как дурак, подобно всем остальным, которые наперебой предлагают принести ей лимонаду, спрашивают, не надо ли проводить ее на общее пение гимна или на молебствие, или куда-нибудь еще.
Правда, она соглашалась выпить лимонад и разрешала смельчаку проводить ее, но свора обожателей продолжала тесниться вокруг нее даже тогда, когда она шла под руку с тем, кто вызвался ее провожать.
Но Нэйту было необходимо оказаться с нею наедине. Совершенно необходимо. Поэтому он упрямо держался на краю толпы поклонников. Отойти в сторону он был не в силах, а делать то, что делали другие, ему не позволяла гордость. Он надеялся, что выражение лица у него все же не такое глупое, как у остальных, которые все до единого выглядели так, будто их только что огрели промеж глаз совковой лопатой.
Но в глубине души он страшно боялся, что и он сам выглядит не лучше.
Мать отругала его, когда вечером в субботу он занял свое место на скамье рядом с ней.
— Ты опоздал, — сердито сказала она, — да еще и на ту самую службу, во время которой будет проповедовать твой брат. Где тебя носило? Я тебя за весь день ни разу не видела, а ведь тебе надо было столько всего сделать.
— Извини, ма, — промямлил Нэйт, но так и не взглянул в ее сердитые глаза. Он не сводил взгляда с помоста, гадая, будет ли Лили сегодня петь.
Он попытался вслушаться в проповедь преподобного Гэскинса, но так и не понял ни одного слова. В прошлый раз она вышла и запела сразу же после того, как он кончил говорить…
Но сегодня она не вышла. Вместо нее на помост вышел Гидеон. Такова была церковная традиция — после того, как проповедь, основанная на библейском тексте, была окончена, ее комментировал мирянин, не имеющий духовного сана, Он должен был подробно растолковать пастве смысл проповеди, сделав ее понятнее для таких же, как он, чего сам разъездной проповедник сделать не мог, поскольку не принадлежал к мирянам.
При виде своего высокого, красивого сына, стоящего на помосте, Мэри Ричардсон не смогла сдержать удовлетворенного вздоха. На Гидеоне был новый темный костюм, белоснежная рубашка, его синий галстук был завязан безупречным узлом. Нынче утром она сама подровняла его темные волосы и внимательно посмотрела на него, по его просьбе, чтобы удостовериться, что он ровно подстриг себе бороду. Он выглядел чудесно, именно так, как должен выглядеть человек ученый, благочестивый служитель Господа. Она с облегчением откинулась на спинку скамьи. Это был триумф, увенчавший всю ее жизнь.
Она чувствовала, что рядом с нею сидит Нэйт, но на него она не смотрела. Она знала, что увидит, если посмотрит, и видеть это ей не хотелось. Волосы у него были мышиного цвета и всегда лохматые. Даже ее ножницы не могли привести их в пристойный вид. К тому же он еще и конопатый, будто его мухи обсидели, и так упрям, что ни за что не желает отрастить приличную бороду, чтобы спрятать хотя бы часть веснушек. Никогда ему не стать таким высоким, как Гидеон, таким красивым, как Гидеон, и таким одаренным, как Гидеон. Пожалуй, единственное его достоинство — это то, что он не боится тяжелой работы, да еще то, что он чистюля. От него всегда пахнет мылом, а чистоплотность все же стоит на втором месте после набожности.
Гидеон начал говорить, и ее сердце затрепетало, охваченное паникой. Он говорил так тихо, что ничего нельзя было расслышать. Но после нескольких фраз его голос окреп. Он становился все звучнее, пока не разнесся мощными раскатами над головами внимающих ему слушателей. Его мать вновь испустила вздох, полный блаженства.
Нэйт слушал своего брата и удивлялся. Он не знал, что голос Гидеона может так звучать. Слова не имели значения, Нэйт и так уже знал их наизусть. Он оглядел сидящих прихожан и наконец нашел взглядом Лили — она сидела в переднем ряду и, запрокинув голову, смотрела на его брата. Может быть, она не знает, что Гидеон его брат, может быть, то, что у него такой замечательный брат, произведет на нее впечатление? А может, все обстоит как раз наоборот, и коль скоро она дочка проповедника, то и заинтересовать ее могут только проповедники, а уж никак не их братья? Нэйт вдруг почувствовал себя так, словно кто-то изо всей мочи ударил его кулаком в грудь.
Да нет, смешно ревновать ее к своему собственному брату. Ведь Гидеон слишком старый — ему уже целых двадцать пять лет, к тому же его ничто не интересует, кроме его церковных дел. На девушек он и внимания не обращает, совсем на них не смотрит с тех пор, как уехал в колледж. А к Лили он ни разу и близко не подошел. Нэйт мог бы назвать по имени каждого, кто увивался возле нее, сказать, насколько близко от нее он стоял и кто что говорил ей и что она отвечала…
Когда он поздравлял Гидеона после службы, его похвалы и гордость за брата были искренни. Потом он незаметно отошел в сторону, чтобы их мать могла пройтись на виду у всех под руку со своим сыном-проповедником, важно слушая, как все им восторгаются.
Нэйт попробовал было разыскать Лили, но ее нигде не было видно. Тогда он пошел спать. Какой теперь прок от встреч со старыми друзьями? Ведь они все стали его соперниками, а стало быть, врагами. Глаза бы на них не глядели!
К утру воскресенья он уже до того себя не помнил, что порезался во время бритья.
Когда его тетя Элва заметила, в каком виде он идет в палатку, где были накрыты столы для завтрака, она добродушно рассмеялась.
— Дай-ка я умою твой подбородок, он ведь у тебя весь в крови, — сказала она. — Бедный мой Нэйт. Отродясь не видывала, чтобы кто-нибудь так порезался. Что же ты сразу не перерезал себе бритвой горло, чтобы все на том и прикончить?
— Элва, неужели это так заметно?
— Боюсь, что да, родной.
Голос у нее был добрый, и она касалась его настолько легко и нежно, умывая ему лицо, что Нэйту захотелось поцеловать ее за то, что она так терпеливо с ним нянчится. Элва была самым добрым и отзывчивым человеком, которого он когда-либо знал. Именно она впервые показала ему, что мужчина и женщина делают в постели, и научила, как мужчина может ублажить женщину, одновременно получая удовольствие сам. Она стала его первой возлюбленной, когда ему было еще только тринадцать лет и он никак не мог взять в толк, чего требует его тело и что с этим делать.
Она даже сумела объяснить ему, что та неистовая любовь, которую он тогда чувствовал к ней, была вовсе не так велика, как он в то время думал.
— Я убью дядю Джоша за то, что он тебе сделал! — поклялся он как-то раз, увидев синяки на лице Элвы. — Тогда ты сможешь выйти замуж за меня и мы все время будем вместе и заживем счастливо.