— Разве ты не видел, что клетка никуда не годится? — воскликнула девочка.
Как известно, от детей невозможно ничего скрыть.
— Да, она немного помята. И твоя птица будет жить в клетке с гнутыми прутьями, но тут нет ничего плохого. Спроси у Катерины, видит ли она небо у себя в квартире на улице Лафайет через прямую решетку на окнах. Что же до меня, то…
— Прошу тебя, хватит философствовать, — прервала Катерина. — Мне хочется укусить тебя, когда ты прикидываешься разочарованным в жизни великим мыслителем. Если хочешь, могу объяснить, почему у меня появляется такое желание. Все потому, что таким способом ты изливаешь свою желчь, поскольку у тебя не хватает смелости сделать это открыто.
Я не стал затевать спор. И с нелепой клеткой в руках покорно поплелся за воспитанницами пансиона благородных девиц. Катерина была права. Мне действительно надо было как-то освободиться от накопившейся горечи. Однако я вовсе не сердился на Катерину. Мне захотелось выместить злость на Жизели, чтобы через нее добраться до ее матери, просыпавшейся каждое утро в своей промытой хлоркой клетке и принимавшейся тут же беззаботно чирикать, оповещая всех о том, что она бесконечно счастлива в своем придуманном тесном мирке, где хватало всего вдоволь: и сдобных булок, и молитв. Меня угнетало, что лишь ценой своей свободы я смог вывести ее на чистую воду.
Неожиданно я почувствовал себя среди толпы таким одиноким, что хоть криком кричи. Мой внутренний мир, как и все, что меня окружало, никуда не годился, казался уродливым и искривленным, вконец испорченным и разбитым. Впрочем, не прошло и нескольких минут, как я успокоился. Мы перешли на другой берег Сены. В конце концов время не пощадило даже башни собора Парижской Богоматери, что вовсе не мешает туристам восхищаться их красотой и фотографироваться на их фоне.
— Папа, можно я поднимусь на башню вместе с Катериной?
— Пожалуйста, только не кричи так громко.
— А ты не выпустишь мою птичку?
В этот момент я заметил насмешливый взгляд Катерины и уловил в нем нескрываемое торжество. Мерзавка, по-видимому, насмехалась надо мной в душе. За какие такие прегрешения она хотела отыграться на мне? Возможно, я обходился с ней слишком грубо либо наоборот: именно грубости ей как раз и не хватало? Какая глупость! Когда рассуждаешь подобным образом, неизбежно задумываешься о технической стороне вопроса: как долго и сколько раз? Какие мелкие заботы! Неожиданно для себя я принял решение впредь не заниматься любовью с Катериной спустя рукава, как позволял себе до сих пор. Да, теперь мне было ясно, где собака зарыта. Мне следовало бы поменьше заниматься телом Катерины, а больше внимания уделять ее душе. Эта женщина вовсе не такая простушка, как мне показалось вначале. Она способна на глубокие чувства и переживания. Почему я был до сих пор слеп и глух, скуп на ласку и думал только об удовлетворении собственного желания? Стоя у собора Парижской Богоматери с большой пустой клеткой в душе и маленькой в руках, в которой прыгал довольно невзрачный попугайчик, я понял, что так дальше продолжаться не может.
Прежде всего мне следовало бы сохранить то, что у меня уже было: близких людей не бывает слишком много. Каждый из них — и любовница, и жена, и дочь — получит часть моей души. Я только что проклинал Софи, а теперь благословлял — можно сказать — перед самим Всевышним, ибо вовсе не случайно я принимал столь великое решение, стоя перед знаменитым на весь мир собором, где Божья милость снизошла на самого Клоделя. Я передам малышку в руки матери после того, как провожу Катерину до улицы Лафайет. И останусь у Софи на обед. Можно порой и поступиться своими принципами, — подумал я. Как это я раньше не понимал, что жертвенность облагораживает душу? Я покажу Софи, в какой обуви я прогуливался с дочерью. Она купит мне новые ботинки. И все у меня пойдет как по маслу!»
«Залитая солнцем стена напротив» — так называлась книга, которую захлопнула Изабель, заметив наконец, что дочитывала ее почти впотемках. Она зажгла ночник у кровати. В здешних краях сумерки наступали рано в сентябре. Впрочем, в тот вечер стемнело быстро еще и потому, что небо заволокли тучи, предвещая близкую грозу, чьи раскаты уже начали сотрясать воздух. Изабель подошла к окну, чтобы прикрыть его. Она вздрогнула от внезапного порыва холодного ветра, так как была только в лифчике и трусиках. Ее охватила дрожь. Пощупав под мышкой припухлость, образовавшуюся после укуса комара, она снова легла в постель.