Нед снова выдернул наушники. Аланис слишком много жалуется, решил он, для девушки из Оттавы, которая бесспорно добилась большого успеха.
— Грегорианские хоралы? — произнес чей-то голос.
Нед резко подвинулся в сторону на скамье и быстро повернул голову.
— Какого…
— Прости! Я тебя напугала?
— Черт, да! — огрызнулся он. — А ты как думаешь?
Он встал. Увидел, что это девушка.
Несколько секунд у нее был виноватый вид, потом она улыбнулась. Сжала руки перед собой.
— Чего можно бояться в этом святом месте, дитя мое? Какие грехи тяжким грузом лежат у тебя на сердце?
— Я что-нибудь придумаю, — ответил он.
Девушка рассмеялась.
На вид — примерно его ровесница, одета в черную футболку и синие джинсы «Док Мартенз», с маленьким зеленым рюкзачком на спине. Высокая, тоненькая, веснушки, американский акцент. Светло-каштановые волосы до плеч.
— Убийство? Т. С. Элиот написал об этом пьесу, — сказала она.
Нед поморщился. Уф! Одна из этих.
— Знаю. «Убийство в соборе». Мы будем ее проходить в следующем году.
Она снова улыбнулась.
— Это мой конек. Что можно сказать? Правда, это удивительное место?
— Ты так считаешь? Я думаю, здесь такого намешано!
— Но именно это-то и здорово! Пройдешь двадцать шагов — и ты прошел пятьсот лет. Ты видел баптистерий? Здесь все просто пропитано историей.
Нед поднял открытую ладонь и посмотрел вверх, словно проверяя, не капает ли сверху.
— Это и правда твой конек?
— Ты не имеешь права меня дразнить, если я это сама признала. Это дешевый прием.
Она была даже хорошенькая, как худенькая танцовщица. Нед пожал плечами.
— Что такое баптистерий?
— Та круглая часть, у входа.
— Погоди секунду. — Ему кое-что пришло в голову. — Как ты вошла? Этот собор закрыли на два часа.
— Я видела. Кто-то фотографирует снаружи. Вероятно, для брошюры.
— Нет. — Он поколебался. — Это мой папа. Для книги.
— Правда? А кто он?
— Ты не знаешь. Эдвард Марринер.
У нее буквально отвисла челюсть. Нед ощутил знакомую смесь удовольствия и смущения.
— Ты меня не обманываешь? — ахнула она. — «Горы и боги»? Я знаю эту книгу. У нас есть такая!
— Ну, здорово. И что я с этого буду иметь?
Она внезапно бросила на него смущенный взгляд. Нед не знал, почему он так сказал. Это не в его стиле. Кен и Барри так разговаривали с девочками, а он — нет, как правило. Он прочистил горло.
— Прочитаю тебе лекцию о баптистерии, — сказала она. — Если ты ее выдержишь. Меня зовут Кейт. Не Кейти и не Кэти.
Он кивнул головой.
— Нед. Не Сеймур и не Абдул.
Она поколебалась, потом снова рассмеялась.
— Ладно, прекрасно, я это заслужила. Но я терпеть не могу уменьшительных имен.
— Кейт — тоже уменьшительное имя.
— Да, но я сама его выбрала. Это другое дело.
— Наверное. Ты так и не ответила, как ты сюда вошла?
— Через боковую дверь. — Она махнула рукой через проход. — Никто не следит за площадью с той стороны. Через монастырь. Ты его уже видел?
Нед моргнул. Но после он не мог сказать, что тогда у него возникло какое-то предчувствие. Он был просто сбит с толку, вот и все.
— Дверь в монастырь заперта. Я к ней подходил пятнадцать минут назад.
— Нет. Открыта. Дальняя дверь на улицу и та, что ведет сюда. Я только что прошла там. Пойдем посмотрим. Монастырь очень красивый.
Это началось именно тогда, потому что они не попали в монастырь. Сперва не попали.
Пересекая собор, они услышали звук: скрежет металла о металл. Что-то стукнуло, резко заскрежетало, потом еще раз стукнуло.
— Какого черта? — прошептал Нед и застыл на месте. Он не понимал, почему, но понизил голос.
Кейт последовала его примеру.
— Это в баптистерии, — шепнула она. — Вон там. — Она показала рукой. — Вероятно, один из священников, может, сторож.
Еще один скребущий звук. Нед Марринер сказал:
— Я так не думаю.
Со всех точек зрения было бы разумнее не обращать внимания на этот шум, пойти и осмотреть красивый монастырь, потом выйти с другой стороны на утренние улицы Экса. Купить где-нибудь круассан и кока-колу вместе с этой девушкой по имени Кейт.
Однако его мать была в Судане, она улетела очень далеко от них, снова, в самый центр безумно опасной страны. Поступок Неда продиктовала смелость — и что-то еще, хотя он пока этого не знал.
Он тихо подошел к баптистерию и заглянул вниз с трех ступенек, ведущих в круглое, тусклое пространство. Он проходил мимо него, когда вошел в собор, понял Нед. Он видел восемь высоких колонн, образующих меньший круг внутри, под куполом высоко наверху, который пропускал больше света, чем в других местах собора.
— Это здесь самая старая часть, — шепнула рядом с ним девушка. — Намного старше, кажется, 500 год нашей эры.
Он хотел спросить у нее, откуда она знает так много дурацких фактов, но тут увидел, что решетку над отверстием в каменном полу кто-то снял.
Затем увидел, как из того отверстия, которое она раньше закрывала, появились голова и плечи какого-то человека. И Нед сообразил, что это не был, не мог быть священник, или сторож, или другой человек, связанный с собором.
Этот человек стоял к ним спиной. Нед поднял руку и указал на него. Кейт тихо ахнула. Человек в яме не шевельнулся, потом сделал движение.
Испытывая ощущение полной нереальности происходящего, словно это была видеоигра, на которую он случайно наткнулся, и ее никак нельзя было назвать реальной жизнью, Нед увидел, как этот человек сунул руку внутрь кожаной куртки и достал кинжал. Священники не носят кожу и кинжалы.
Человек положил его на каменный пол рядом с собой, повернув острием к ним.
Он не оглянулся. Они не видели его лица. Нед видел длинные, очень длинные, пальцы. Голова лысая или обрита. Невозможно было определить его возраст.
Стояла тишина, никто не двигался. «Это был бы подходящий момент, чтобы сохранить игру, — подумал Нед. — Затем запустить ее сначала, если мой персонаж погибнет».
— Его здесь нет, — тихо произнес человек. — Я так и знал… но он опять играет со мной. Ему это нравится.
Нед Марринер никогда не слышал такого тона. Его обдало холодом, пока он стоял в тени и смотрел на мягкий свет баптистерия.
Человек говорил по-французски. Нед очень хорошо говорил по-французски, после девяти лет его изучения дома, в Монреале. Он подумал, знает ли язык Кейт, потом понял, что знает, потому что она, как это ни абсурдно, обратилась к лысому на том же языке, словно вела вежливую беседу, словно не было никакого ножа на каменном полу.
— Кого здесь нет? Там, внизу, всего лишь древнеримская улица, правильно? Так написано на стене.
Человек не обратил на нее внимания, будто она не произнесла никаких звуков, имеющих хоть малейшее значение. У Неда возникло ощущение, что лысый — маленького роста, но трудно было сказать наверняка, не зная, насколько глубока эта яма. Он до сих пор не обернулся и не посмотрел на них. Очевидно, пора бежать. Это не компьютерная игра. Но он не пошевелился.
— Уходите, — сказал человек, словно уловил мысль Неда. — Мне уже приходилось убивать детей. У меня нет большого желания делать это сейчас. Уходите и посидите где-нибудь в другом месте. Я сейчас тоже уйду.
Детей? Они не дети.
Как ни глупо, Нед произнес:
— Мы вас видели. Можем рассказать людям…
С легким удивлением в голосе мужчина сухо ответил:
— О чем рассказать? Что кто-то поднял решетку и посмотрел на римскую мостовую? Да уж! Все жандармы Франции займутся этим делом.
Возможно, Нед вырос в слишком сообразительной семье, в некотором смысле.
— Нет, — ответил он, — мы могли бы сказать, что некто угрожал нам кинжалом.
Человек обернулся.
Он был гладко выбрит, с худым лицом. Черные длинные брови, прямой нос, тонкие губы. Лысая голова подчеркивала выступающие скулы. Нед увидел шрам на одной щеке, уходящий за ухо.