Вечером того же дня де Ла Ривьер и Жан Лемерсье, со стороны короля, а также Жан де Бейль и сенешаль Турени, со стороны герцога Туренского, явились в дом Пьера де Краона, неподалеку от кладбища Сен-Жан, и от имени короля и герцога объявили ему, что ни тот, ни другой в его службе более надобности не имеют. Не успев еще оправиться после полученного удара и падения с лошади, Пьер де Краон следующей же ночью выехал из Парижа в Анжу, где он владел большим укрепленным замком под названием Сабле.
ГЛАВА IV
На другой день, едва рассвело, герольды в ливреях герцога Туренского уже разъезжали по парижским улицам в сопровождении трубачей и на всех перекрестках и площадях оглашали уведомление о вызове, которое за месяц до того было разослано во все части королевства, равно как и в крупнейшие города Англии, Италии и Германии. В уведомлении этом говорилось:
«Мы, Людовик Валуа, герцог Туренский, милостью Божьей сын и брат королей Французских, желая встретиться и свести знакомство с благороднейшими людьми, рыцарями и воинами как Французского королевства, так и других королевств, извещаем — не из гордости, ненависти или недоброжелательства, но единственно ради удовольствия насладиться приятным обществом и с согласия короля, нашего брата, — что завтра с десяти часов утра и до трех часов пополудни мы готовы будем выйти на поединок с каждым, кто этого пожелает. При входе в наш шатер, рядом с ристалищем, будут выставлены щит войны и щит мира, украшенные нашими гербами, так что всякий, кто пожелает с нами состязаться, да соблаговолит послать своего оруженосца или явиться сам и прикоснуться древком своего копья к щиту мира — если желает участвовать в мирном поединке, или острием копья к щиту войны — если хочет участвовать в поединке военном. Дабы все дворяне, благородные рыцари и воины могли считать это извещение твердым и неизменным, мы распорядились огласить его и скрепили печатями с нашими гербами. Составлено в Париже, в нашем дворце, 20 июня 1389 года».
Известие о поединке, в котором должен был участвовать первый принц крови, наделало в Париже много шуму. Когда герцог Туренский явился к своему брату просить позволения по случаю прибытия королевы Изабеллы устроить турнир, члены Королевского совета попытались воспротивиться. Король, сам любивший турниры и великолепно владевший оружием, пригласил герцога к себе и просил его отказаться от своего намерения, но герцог ответил, что сам вызвался на это в присутствии придворных дам, и король, знавший цену таким словам, дал свое согласие.
Впрочем, участники подобных рыцарских забав подвергали себя не слишком большому риску: противники вели бой тупым оружием, щит войны, помещаемый перед шатром устроителя рядом с щитом мира, лишь указывал, что его владелец готов принять любой вызов. Однако иногда бывало и так, что кто-либо, движимый личной ненавистью, нет-нет да и воспользуется возможностью — под личиной дружбы проникнет на ристалище и внезапно, отбросив притворство, предложит настоящее, а не шуточное сражение. На этот случай в шатре всегда имеется наготове отточенное оружие и снаряженная для боя лошадь.
Хотя герцогиня Валентина разделяла рыцарские увлечения своего времени, она сильно тревожилась за исход предстоявшего поединка. Требование Королевского совета казалось ей вполне справедливым: по внушению своего сердца она опасалась того же, чего другие опасались по внушению своего разума. И вот, когда герцогиня сидела одна, погруженная в эти думы, ей доложили, что та самая девушка, за которой она третьего дня посылала, ожидает в передней и просит герцогиню ее принять. Валентина сделала несколько шагов к отворявшейся двери. Вошла Одетта.
На всем облике этого кроткого, непорочного существа, столь же прекрасном и грациозном, лежала на сей раз печать глубочайшей грусти.
— Что с вами? — обратилась к ней герцогиня, испуганная бледностью молодой девушки. — Чем обязана я удовольствию вас видеть?
— Вы были слишком добры ко мне, — отвечала Одетта, — и я не хотела, чтобы монастырские стены разлучили меня с миром, прежде чем я прощусь с вами.
— Как, бедное дитя?! — воскликнула герцогиня с нежностью. — Неужто вы идете в монахини?
— Еще нет, сударыня. Отец взял с меня слово, пока он жив, не принимать обета. Но я так плакала на его груди, так его молила, что он разрешил мне поселиться при монастыре Пресвятой Троицы, где настоятельницей моя тетка. И вот я уезжаю…