— Я не знаю, сэръ Энтони, вполнѣ ли вамъ ясно, что въ вашихъ рукахъ находится чрезвычайно рѣдкій экземпляръ стариннаго золоточеканнаго искусства. Этотъ камень одинъ изъ самыхъ прекрасныхъ смарагдовъ, которые я когда-либо видѣлъ, и, рискуя судить опрометчиво, я все же могу сказать, что оправа очень старая и чрезвычайно искусная мавританская работа. Могу ли я осмѣлиться спросить васъ, можете ли вы разсказать мнѣ что-нибудь по поводу исторіи этой брошки?
— Она принадлежала прабабушкѣ моей кузины. Больше я самъ ничего не знаю.
— Такъ, такъ, — сказалъ мистеръ Мэзонъ. — Такъ, такъ! Было бы навѣрно чрезвычайно интересно установить происхожденіе этой вещички. Меня ничуть не удивитъ, если будетъ установлено, что она принадлежала какой-нибудь очень извѣстной коллекціи.
— А какова по вашему мнѣнію ея цѣнность? — освѣдомился Тони.
— Оставивъ въ сторонѣ ея возможную историческую ценность, я оцѣнилъ бы ее отъ 5-ти до 7-ми тысячъ фунтовъ, — послѣ нѣкотораго колебанія отвѣтилъ мистеръ Мэзонъ.
— Ахъ, въ самомъ дѣлѣ, я не имѣлъ ни малѣйшаго представленія, что моя кузина имѣла такую расточительную бабушку. Но во всякомъ случаѣ премного благодаренъ вамъ, мистеръ Мэзонъ, и если я узнаю что-нибудь новое про эту вышеупомянутую бабушку, я сообщу вамъ.
Сопровождаемый любезными поклонами стараго джентльмэна Тони вышелъ изъ магазина.
Пробило половина перваго, когда Тони снова сѣлъ въ свой автомобиль. Несмотря на небольшое разстояніе, но вслѣдствіе очень оживленнаго въ эти часы уличнаго движенія, онъ опоздалъ на цѣлыхъ 10 минутъ послѣ назначеннаго срока, когда онъ остановился у подъѣзда клуба. Онъ сейчасъ же прошелъ въ частное святилище Дональдсона, гдѣ должна была неукоснительно произойти церемонія расчета.
Первый человѣкъ, котораго онъ замѣтилъ входя въ комнату, былъ маркизъ Да-Фрейтасъ. Несмотря на то что онъ сегодня игралъ роль плательщика, этотъ достойный государственный дѣятель, казалось, былъ въ лучшемъ настроеніи и оживленно бесѣдовалъ съ маленькой группой членовъ клуба, среди которыхъ находились Доджи Дональдсонъ и мистеръ Фишеръ, который былъ третейскимъ судьей вчера вечеромъ. Въ одномъ углу комнаты былъ виденъ одѣтый съ большимъ вкусомъ въ клѣтчатый костюмъ и лимонно-желтыя перчатки мистеръ Лопецъ Молнія, который сегодня производилъ слегка пришибленное впечатлѣніе.
— Прошу прощенія, что заставилъ джентльмэновъ ждать себя, — сказалъ Тони, но маркизъ, сдѣлавъ любезный жестъ рукой, прервалъ его извиненія:
— Нѣсколько минутъ опозданія вамъ всегда разрѣшается, сэръ Энтони.
— Такъ какъ мы всѣ въ сборѣ, то не приняться ли намъ за работу? — прервалъ его Доджи Дональдсонъ. — Я стою за то, чтобы какъ можно скорѣе покончить съ подобными мелочами.
Эта процедура, впрочемъ, не заняла много времени. Послѣ того, какъ Дональдсонъ выписалъ чекъ для кассы и поручителей и выплатилъ Лопецу 50 фунтовъ, слѣдуемыхъ побѣжденному, осталось только высчитать частныя пари.
Тони, находившійся въ пріятномъ положеніи главнаго получателя, разсовалъ добычу по карманамъ и потомъ, слѣдуя освященному временемъ обычаю, заказалъ бутылку шампанскаго марки „Магнумъ“.
— Какъ жаль, что здѣсь нѣтъ самого короля, — замѣтилъ онъ Да-Фрейтасу. — Я съ удовольствіемъ выпилъ бы бокалъ за его здоровье и пожелалъ бы ему больше счастья въ будущемъ.
— Это мы все же можемъ сдѣлать, — воскликнулъ Доджи, наполняя свой бокалъ. — Джентльмэны, за здоровье высокаго члена нашего клуба, короля Ливадіи Педро, и за то, чтобы онъ какъ можно скорѣе расплатился бы съ грязными типами, изгнавшими его!
Всеобщіе возгласы — слушайте! слушайте! и — браво! — привѣтствовали это элегантное произведенiе ораторскаго искусства. Хотя Педро самъ по себѣ не сумѣлъ завоевать особыхъ симпатій въ клубѣ, но его члены раздѣляли то прекрасное чувство уваженія къ монархическому принципу, которое можно непремѣнно найти у спортсмэновъ, актеровъ, придворныхъ поставщиковъ и у старыхъ дамъ, проживающихъ въ семейныхъ пансіонахъ.
Маркизъ Да-Фрейтасъ поблагодарилъ за тостъ съ легкой сдержанной любезностью, которой отличались всѣ его поступки.
— Могу васъ увѣрить, джентльмэны, — сказалъ онъ, — что изъ всѣхъ тѣхъ многихъ вещей, которыя скрашивали жизнь его величества во время его временнаго изгнанія, самымъ дорогимъ воспоминаніемъ для него останется его связь съ Космополитэнъ-клубомъ; это является надеждой его величества и могу также сказать и моей, что намъ будетъ дано болѣе въ счастливые и, какъ я надѣюсь, не столь далекіе дни, когда нашему теперь столь несчастному народу удастся сбросить съ себя иго предателей и угнетателей, отплатить по крайней мѣрѣ частично гостепріимству, въ такой широкой степени данному намъ Англіей. И я могу только добавить, что для насъ въ Ливадіи не будетъ болѣе дорогихъ гостей, чѣмъ наши друзья изъ Космополитэнъ-клуба.