Это второе письмо было от бывшего боевого соратника и доброго друга Серрано.
Лицо герцога, невольно омрачившееся, прояснилось, и он поспешно воскликнул:
— Где же молодой дон Серрано?
— Он ждет в передней, — отвечал слуга.
— Так приведи его сюда! Я очень рад, что могу принять его у себя, — сказал Эспартеро, отходя от окна и направляясь к двери.
В залу вошел молодой человек в запыленной одежде, благородная осанка и прекрасные черты лица которого производили приятное впечатление. Дон Франциско Серрано, только что приехавший со своим старым слугой в Мадрид, не передохнув после утомительной дороги, немедленно отправился к герцогу. Доминго остался внизу, у подъезда дворца, с уставшими, запыленными лошадьми, возбуждая любопытство толпы. Да он и сам с неменьшим любопытством озирался вокруг.
— Поздравляю с приездом, дон Серрано, — сказал Эспартеро, подавая руку несколько смущенному Франциско. Позвольте мне прежде всего прочитать письмо вашего высокочтимого отца.
Франциско имел время оглядеться по сторонам: какая богатая обстановка, какие блестящие мундиры! Разве может он сравниться с этими господами, увешанными звездами и роскошно одетыми с ног до головы?
Пока он никто — просто молодой деревенский дворянин, вступивший на новое поприще с тяжелым сердцем, мучимый неизвестностью и озабоченный напрасными поисками своей возлюбленной.
Но его смущение продолжалось недолго. Франциско почувствовал, что и в нем живет тот дух, который возвышает людей, и это сознание, возникшее в нем с неодолимой силой, возвратило ему уверенность в себе и спокойствие.
Эспартеро с улыбкой сложил письмо дона Мигуэля.
— Как он озабочен, ваш достойный отец! Поистине, дон Серрано, вы можете гордиться, что вы сын такого отца.
— Я постараюсь быть достойным своего отца, — сказал Франциско твердым голосом.
— Похвальное намерение, юный друг мой. Скоро вам представится случай отличиться, a так как сегодня у меня собрались все гранды и генералы Мадрида, то вы легко можете с ними познакомиться; сделайте одолжение, сходите в мои комнаты переодеться, лакей мой к вашим услугам. А когда вы вернетесь в залу, я вас представлю офицерам королевской гвардии.
Эспартеро подозвал к себе слугу и шепотом отдал ему приказание; Франциско с удивлением заметил, что герцог вручил слуге кольцо. Юноша поклонился герцогу, обрадованный его радушным приемом, и последовал за лакеем, несшим канделябр, во внутренние покои дворца.
Прием хозяина действительно так обрадовал Франциско, что после многих тревожных впечатлений, тяготивших его все это время, он в первый раз почувствовал себя нравственно лучше.
Эспартеро же, когда его оставил молодой Серрано, обернулся, и взгляд его упал на нишу, в которой он тщетно упрашивал правительницу отказаться от своего фаворита Мунноца, а потом осмелился перечить правительнице и нарочито демонстрировать ей свою популярность в народе.
Мария Кристина стояла еще в этой нише, а возле нее почтительно замер Нарваэц, соперник Эспартеро. Лавры Эспартеро не давали спать Нарваэцу, а восторженные крики толпы как ножом терзали его сердце.
Нарваэц — человек лет сорока трех, неуклюжий, коренастый, с почти четырехугольным лицом из-за сильно развитых лобных костей и широкого подбородка. Но на лице его, точно высеченном из камня, напрасно было бы искать хоть какие-нибудь признаки мягкости и благородства; даже глаза — зеркало души — холодны, сухи, а взгляд их пронизывал насквозь.
Нарваэц с ледяной физиономией стоит подле Марии Кристины, тогда как по соседству с ними, за тоненькой перегородкой, в полуспрятанной восхитительной нише находятся королева Изабелла, сидящая на садовом стуле, маркиза с лукавыми, игривыми глазами и дон Оло-цага, капитан гвардии королевы.
Молодая королева, по-видимому, находит удовольствие в беседе с остроумным, находчивым офицером, черты лица которого так же мягки и тонки, как его речи. Она уже целый час болтает с ним. Олоцага же, со своей стороны, не без удовольствия смотрит в глаза маркизы де Бевилль, которая то отвечает ему проникновенным взглядом, то спешит скромно опустить ресницы с обворожительной полуулыбкой.
В эту минуту к ним подходит, извиняясь, Эспартеро и подводит за руку молодого дона Серрано, только что раскланявшегося с генералами Леоном и Борзо.
— Ваше величество, позвольте представить вам благородного дона Франциско Серрано и рекомендовать его капитану Олоцаге для зачисления в гвардию вашего величества!
Изабелла подняла свои прекрасные голубые глаза и легким движением головы поприветствовала незнакомого дворянина, а Олоцага поклонился ему с благосклонной, даже дружеской улыбкой.
— От души рад вам, любезный дон Серрано! — сказал он вполголоса вследствие присутствия королевы.
У Франциско, вдруг очутившегося перед юной королевой, полуребенком, полудевушкой, которая уже в недалеком будущем возьмет бразды правления в свои руки, сильно забилось сердце. Ее маленькая изящная рука играла веером, а свежие губы шутя общипывали лепестки великолепной, душистой розы. Прелестный, мягкий взгляд рассеянно блуждал по зале, потом опять мимоходом задерживался на молодом, все еще не сводящем с нее восторженных глаз доне Серрано, костюм которого почти поражал своей скромностью среди всеобщей пышности.
Белое платье молодой королевы красивого покроя, убранное цветами, искусно подчеркивало стройность и гибкость ее юных форм, а из-под него была видна маленькая очаровательная нога, обутая в атласный миниатюрный башмачок розового цвета. Изабелла выпила немного шампанского и предложила дону Серрано без излишних церемоний подкрепиться после дороги возбуждающим янтарным вином.
— Так пусть мне будет позволено выпить в Мадриде первый стакан за здоровье вашего величества! — сказал он тихо.
— Благодарю вас, — с улыбкой отвечала Изабелла. — Пью за ваше воинское счастье, так как я слышала, что вы хотите вступить под гвардейские знамена. Право, маркиза, — обратилась она к молодой, прекрасной придворной даме, — мне кажется, что мы дона…
— …Дона Франциско Серрано Домингуэца Дель-монте, — помог ей, кланяясь, капитан Олоцага.
— Что мы дона Серрано где-то видели, как будто мы его давно знаем, и все-таки это невозможно: ведь он только что сегодня сюда приехал, а в замке Дельмонте мы никогда не бывали!
— Да, такое иногда случается, а на этот раз позвольте мне счесть это за доброе предзнаменование, — сказал Франциско.
— Можете! — отвечала королева приветливо и почти по-детски кивнула головой молодому, красивому, взволнованному дворянину.
Олоцага не слышал этих многозначительных слов, которыми при первой встрече обменялись Изабелла и Серрано; впрочем, он, наверное, своим проницательным взглядом заметил бы возникшую между ними взаимную симпатию, если бы все его внимание не направилось вдруг в совсем противоположную сторону.
Олоцага стоял у самой колонны, отделяющей эту нишу от той, где находилась регентша, и чутко прислушивался к тому, что происходило за тонкой перегородкой.
Он сперва случайно и невольно, а потом напрягая слух, расслышал короткий разговор, заставивший его побледнеть, когда он узнал голоса.
— Если я могу вполне рассчитывать на вас, генерал, а вы поклялись мне в этом, — услышал он, — то буду говорить с вами откровенно! Герцог Луханский воображает, что он Бог, и поэтому должен пастъ.
— Правительница повелевает — Нарваэц повинуется! — произнес другой голос.
— Если вам удастся низвергнуть своевольного, то наградой послужит герцогская корона!
— Ровно через четыре недели Эспартеро будет устранен!
Олоцаге, всегда все знавшему, приоткрылась еще одна тайна.
В нише все утихло.
Через некоторое время правительница и молодая королева возвратилась к себе во дворец. Другие гости также разъехались, простившись с немного бледным герцогом Луханским.
Когда генералы Леон и Борзо, подобно остальным, заняли свои экипажи, к каждому из них молча подсели два высоких бородатых человека. И Леон, — и Борзо в ту Же минуту поняли, что это значило, но противиться было безумием: алебардисты герцога Луханского, вооруженные до зубов, отвезли обоих генералов в королевскую тюрьму.