Иезуиты уже не довольствовались тем, что держали в своих руках короля, они стали опутывать своими сетями и королеву.
Мария-Христина, сделавшая солдата своим супругом, жила безбедно: копила с мужем деньги для многочисленных детей и была совершенно спокойна насчет своей дочери, зная, что та в надежных руках духовников.
В ту ночь, когда Серано принимал друзей, с улицы Мунеро на площадь Изабеллы незаметно двигался монах. Дойдя до угла, он остановился и огляделся кругом, ища кого-то. Ему пришлось ждать недолго, через минуту приблизился другой монах, плотно закутанный в плащ.
— Брат Кларет? — шепотом спросил он.
Первый монах немного откинул свой капюшон, из-под него показалось полное круглое лицо духовника государственных преступников, его косые глаза вопросительно смотрели на подошедшего.
— Ты — посланный от сестры Патрочинио?
— Да, брат Жозе, как мы и условились. Рамиро завтра рано утром уезжает в Париж.
— Так поспешим же услышать решение Санта Мадре.
Оба монаха скоро скрылись за домами, чтобы переулками и окольными путями добраться до доминиканского монастыря на улице Фобурго. Они правильно делали, что избегали многолюдных улиц — народ относился к монахам крайне недоброжелательно, и доказательством тому была смерть Маттео.
В знакомом нам мрачном зале инквизиции за длинным столом сидели великие инквизиторы Испании: старик Антонио, единственный, оставшийся из прежних трех, справа от него — тощий Фульдженчио, слева — преподобный отец Роза, занявший место Маттео.
Вошла сестра Патрочинио и остановилась у стола. Она откинула назад свою длинную вуаль. Бесстрастное бледное лицо графини Генуэзской не утратило еще своей прежней красоты; ее и теперь можно было назвать красавицей. Чудные глаза блестели так же соблазнительно и опасно, нежный розовый цвет лица, алые губы, черные волосы и брови были так же великолепны.
— Олоцага, Серано и Прим — наши главные противники, — глухо произнес старик Антонио, — Топете, несмотря на его могущество и богатство, можно не принимать во внимание.
— Твое мнение, как всегда, верно, преподобный отец, — сказала монахиня, — эти трое опаснейшие враги общества иезуитов. Прим через несколько дней отправляется в Марокко.
— Там он не опасен.
— Серано остается здесь, — продолжала она, — Олоцага, или Рамиро, завтра уезжает в Париж.
— Нам говорили, что он поедет в своем экипаже, — сказал Антонио.
— Он, как посланник королевы Изабеллы, поедет не в почтовом дилижансе, а на своих лошадях, — подтвердила графиня.
— Приговоренный к смерти сделался послом! — с язвительной усмешкой заметил преподобный отец Роза.
— Этот предводитель «летучей петли», проклятый нами, которому отец Кларет должен был отказать в соборовании, ускользнул из наших рук! Как посол он неприкосновенен и в Испании, и во Франции, — сказал отец Фульдженчио.
— Олоцага неприкосновенен, но Рамиро вне закона! — проговорила монахиня.
Старик Антонио многозначительно взглянул на графиню. То, о чем не подумали преподобные отцы инквизиции, успело уже созреть в голове женщины.
— Совершенно верно, преподобная сестра, — произнес великий инквизитор, — Олоцага неприкосновенен, Рамиро вне закона. Так пусть же этот дон Олоцага будет для нас только доном Рамиро! Мы не признаем амнистии, к которой вынудило Изабеллу Бурбонскую восстание. Предводитель «летучей петли» должен быть наказан не только государством, но и нами, святой инквизицией.
— В Испании небезопасно подступиться к Рамиро, которого защищает толпа, — заметил Фульдженчио.
— Никто не будет знать, что святая инквизиция ищет дона Олоцагу, — отвечал Антонио.
— Он поедет со свитой, — напомнила монахиня.
— Арест его в пределах Испании не обойдется без кровопролития и неприятностей, — прибавил опытный великий инквизитор Роза.
— Нам необходимо иметь на своей стороне О'Доннеля.
— Это нетрудно сделать, — усмехнулась графиня Генуэзская, — преподобный Фульдженчио знает смертный грех этого советника.
— Какой же? — спросил Антонио.
— О'Доннель корыстолюбив, — пояснила монахиня.
— Мы готовы удовлетворить все его желания, если он перейдет на нашу сторону. Рамиро должен быть схвачен. Мы поручим это двум надежным братьям, которые не остановятся ни перед чем и передадут нам его с помощью вооруженных фамильяров, — проговорил Антонио, — мы никогда не простим ему того, что он нам сделал! Нет пощады этим трем злодеям, лишившим нас святого брата Мерино. Я сам в состоянии наложить на них руку.
— Два верных брата к вашим услугам, преподобные отцы, они здесь, чтобы услышать ваши приказания. Эти братья храбры, отважны и умеют хранить тайну, — шепнула графиня.
— Назови их, — приказал Антонио.
В эту минуту раздался звонок, возвестивший об их приходе.
— Они идут, — сказала графиня.
Дверь тихо отворилась, и из темного коридора в зал вошли Кларет и Жозе.
Великие инквизиторы с удовлетворением посмотрели на благочестивых братьев, которых они уже успели узнать, каждого по-своему. Кларет был хитер, при случае и отважен, Жозе прекрасно годился для всякого рода темных дел.
Антонио мысленно поблагодарил монахиню за ее выбор, он как нельзя лучше подходил к их опасному предприятию.
Кларет и Жозе поклонились, скрестив руки на груди.
— Приветствуем и благословляем вас, благочестивые братья, — начал старик Антонио, — известно ли вам, с какой целью вас призвал сегодня ночью святой трибунал?
— Нам ведомо только то, преподобный отец, — отвечал Кларет со смиренным выражением лица, — что мы можем послужить нашему святому обществу. Приказывай, и, каким бы ни было твое приказание, мы готовы его исполнить.
— Известно ли тебе, брат Кларет, что предводитель «летучей петли» Рамиро освобожден от мирского наказания?
— Олоцага свободен, это лучше всего знает духовник с улицы Мунеро.
— Для Санта Мадре не существует имени Олоцага, мы знаем только того Рамиро, который приговорен к смерти, — сказал Антонио грозным голосом, — вы, благочестивые отцы, должны предать его в руки инквизиции.
— Живого или мертвого? — вполголоса уточнил Жозе.
— Живого, потому что он должен услышать от святого трибунала свой приговор и быть судим по нашему закону. Возьмите себе фамильяров по выбору, брат казначей снабдит вас деньгами. Сегодня ночью Рамиро отправляется в Париж.
— Позволь мне сказать тебе, преподобный отец, что преследование не обойдется без кровопролития. Не думайте, что я боюсь нападения, для нашего святого дела я готов на все, за исключением того, что может вызвать восстание или смятение, — сказал Жозе.
— Ты хочешь сказать этим, брат Жозе, что сутана сделалась предметом всеобщей ненависти. Мы все предоставляем вам, потому что видим в вас верных и осторожных друзей, не способных нарушить тайну нашего святого дела. Во всех монастырях до границы вы встретите радушный прием, и даже в заграничных монастырях можете рассчитывать на помощь.
— Особенно у преподобного отца Целестино в Рипифоре близ Парижа, — прибавила сестра Патрочинио, — он поверенный духовника французской императрицы.
— Поэтому хорошо, преподобные отцы, если бы вы послали письмо отцу Целестино с просьбой не препятствовать аресту дона Рамиро, — проговорил хитрый иезуит Кларет.
— Рамиро находится при парижском дворе под именем дона Олоцаги, — сказал Антонио.
— Он поверенный Евгении Монтихо.
— Преподобному брату Целестино легко будет выхлопотать у императрицы приказание не мешать задержанию опасного дона Рамиро, а мы поведем это дело так, — сказал Жозе, улыбаясь, — что никто не догадается, что предводитель «летучей петли» и Олоцага — одно и то же лицо.
При последних его словах Антонио взял в руки перо и собственноручно составил какое-то шифрованное письмо, которое Жозе и Кларет должны были передать святому отцу Рипифорского монастыря. Эта мера предосторожности была, без сомнения, превосходна, потому что графиня Генуэзская, устремив на Кларета свои прекрасные глаза, слегка кивнула головой. Пока Антонио доканчивал свое письмо, она подошла к Жозе и шепнула: