Если бы кто-нибудь мог сказать ей, что Франциско Серано все еще любит ее, что без нее ему не мило ни высокое положение в свете, ни богатство, что он готов отдать все, чтобы снова увидеть ее!
Но Энрика не знала этого. Время разлуки, думала он, изгладило ее из памяти Франциско, блеск престола заставил забыть клятвы.
Несчастье делает человека благодарным и признательным, и Энрика невольно обращала взоры к небу.
— Ведь со мной моя Мария и добрая Жуана, которая, как мать, заботится о нас. Грешно, что я называю себя одинокой: Пресвятая Дева дала мне силы перенести все. Как часто защищал меня добрый Аццо, как часто жертвовал он всем, чтобы спасти нас.
Новое горе подкараулило Энрику.
Однажды, пробудившись от глубокого сна, она услышала чей-то шепот, которого в первую минуту не могла себе объяснить. Шепот доносился с постели Марии. Она не видела в темноте, с кем говорит дочь. Жуана спала. Энрика окликнула девушку, но та не отвечала. Она в страхе вскочила с постели, ее руки дрожали и не могли зажечь свечи.
— Мария! — крикнула Энрика.
Мария ничего не слышала, ее милое лицо горело румянцем, губы шевелились и произносили какие-то бессвязные слова.
— Императрица… ах… императрица, — шептала она в бреду, — а подле нее Рамиро! Рамиро! Кто говорит о Рамиро? Горит… все горит… мы должны спуститься в темное пространство… Прочь… прочь… он не может меня спасти.
Мария лежала с широко раскрытыми глазами, не узнавая ни матери, ни Жуаны.
— Видите, — продолжала она, опять закрыв глаза, — видите, он идет, мой Рамиро, у него в петлице роза… Он отворачивается… потому что там стоит моя сестра и кивает ему головой… прощай… прощай…
Энрика упала у постели дочери и стала молиться.
Жуана поняла, что должна действовать. Она собралась с силами, выбежала из комнаты за холодной водой и начала ставить Марии на лоб холодные примочки.
Аццо не было дома. Он теперь часто и надолго куда-то исчезал. Мария продолжала бредить, увеличивая страдания своей бедной матери. Вдруг она заметалась, громко смеясь:
— Он идет… вампир… Видите… вон там… с бледным лицом… Он приближается ко мне… он обнимает меня… он высасывает из меня кровь… Я чувствую прикосновение его губ и его дыхание… О ужас, никто не спасает меня!
Голос ее стал слабеть и перешел в тихий шепот:
— Тише… тише… это граф Теба, мы должны уйти отсюда, здесь должен стоять его дворец! Он нас больше не знает, он не смотрит на нас… Не зовите… он отворачивается… уходит… Рамиро уходит…
Энрика напряженно следила за каждым движением дочери.
Бред усиливался, дыхание стало прерывистым и жарким, губы сухими, когда больная раскрыла глаза, она никого не узнавала.
Энрика быстро собралась, поцеловала свою Марию и бросилась из комнаты, прежде чем Жуана могла остановить ее. Не зная страха, забыв о подстерегающих ее в большом городе сыщиках Санта Мадре, она выскочила на дорогу, ведущую в Мадрид. Там в столице, обязательно найдется добрый человек, который приедет сюда и поможет ее девочке. Маленькие ноги Энрики почти не касались земли, какая-то неведомая сила несла ее вперед. Почти задыхаясь, не давая себе ни минуты отдыха, летела она все дальше и дальше.
Наконец, Энрика увидела темные силуэты башен Мадрида. Она благодарила Пресвятую Деву, когда, почти изнемогая, достигла заставы. Караульный, увидев бежавшую женщину, не остановил ее. Энрика слышала шум проезжавших экипажей, но ничто не могло испугать ее, если бы в эту минуту на нее напали фамильяры Санта Мадре, она смогла бы отбиться — отчаяние придало ей силы.
Но где найти доктора? Все окна и двери были закрыты.
Увидев какого-то человека, она бросилась к нему со словами: «Скажите мне, где тут живет доктор?» Он указал ей на один дом и отошел.
Несчастная мать бросилась к указанному дому и постучалась, но никто не откликнулся. На башне пробило час. Энрика снова постучалась, отворилось окно, и неприветливый голос спросил, кто осмеливается нарушать ночной покой.
— Мать, ребенок которой погибнет, если вы не поможете ему.
— Кто вы и где живете?
— Не спрашивайте, пойдемте: в развалинах замка Теба умирает моя единственная дочь.
Окно захлопнулось. Энрика с нетерпением ждала врача, но за воротами было тихо.
Она повторила попытку.
— Умоляю! Мой ребенок при смерти!
Никто не ответил и не вышел — она была слишком бедна! Доктор побоялся дальней ночной дороги, а возможно, счел ее сумасшедшей.
В отчаянии ломая руки, Энрика упала на тротуар перед домом врача и простерла к окну руки.
— О, сжальтесь, — плакала она, — моя дочь умирает! Услышав приближающиеся шаги, она встала и увидела двух людей в длинных плащах. Энрика подбежала к ним.
— Сжальтесь! Найдите мне доктора! Мой ребенок погибает!
Прохожие были, по-видимому, монахи, набросившие плащи поверх монашеского платья.
Один из них, показав на какой-то дом, хотел идти дальше, но другой остановился и внимательно посмотрел на нее.
— Энрика! — прошептал монах, схватив своего товарища за руку.
Отчаявшаяся женщина, как во сне, услышала свое имя и быстро подошла к монаху, чтобы разглядеть его прикрытое капюшоном лицо.
— Жозе! — вскрикнула она.
— Твой ребенок болен — вот монастырский врач, очень умный и опытный человек, — сказал Жозе проникновенным голосом.
Он быстро сообразил, что должен действовать осторожно и мягко и не спугнуть Энрику. На ее крик мог сбежаться народ, который так ненавидел монахов, что достаточно было повода, чтобы отправить его и преподобного патера Кларета на тот свет. Жозе решил прибегнуть к хитрости.
— Сеньора, — заговорил он, — другого доктора теперь не найдете. Разве вы не хотите спасти свое дитя?
Энрика колебалась.
— Вы погубите нас обеих, — прошептала она невнятно, — но теперь уже все равно: я скорее умру вместе с ребенком, чем расстанусь с ним.
— Мне действительно жаль тебя, — увещевал Жозе таким задушевным голосом, что можно было подумать, что перед вами добрейший человек. — Благочестивый брат, — обратился он к Кларету, — сделай доброе дело, помоги несчастной женщине.
— Я лечу только моих братьев, — отвечал Кларет, вступая в игру, — и теперь уж ночь…
— Помоги ей, прошу тебя!
— О, сжальтесь, спасите моего ребенка, — молила Энрика.
— Раз ты меня просишь, благочестивый брат, то будь по-твоему. Ведите нас, сеньора, мы последуем за вами.
Вне себя от горя, Энрика не знала другого страха, кроме страха за своего ребенка. «Что может со мной случиться? — повторила она дрожащим голосом. — Они убьют меня и мою Марию? Но у меня нет другого выхода».
Жозе торжествовал: бедная мать сама предавала себя и свою дочь ему в руки.
Энрика с монахами быстро шла по ночным улицам Мадрида, в смертельном страхе крепко держа за руку мнимого монастырского врача.
Жозе ликовал. Еще несколько улиц — и они выйдут в открытое поле. Он отвезет мать и дочь в надежное место — на улицу Фобурго.
Все ближе и ближе подходила она к пропасти. Внезапно послышался глухой шум экипажа. Жозе остановился и прислушался, не завернет ли экипаж на другую улицу. Он с беспокойством переводил взгляд с Энрики на Кларета, желая убедиться, что их компания не вызывает подозрения на малолюдной улице. Энрика умоляла не терять ни минуты.
Кареты приближались. Фонарь первого из них осветил фигуру Энрики и державшего ее за руку монаха.
Второй экипаж был запряжен прекрасными лошадьми, кучер одет в роскошную ливрею, а дверцы кареты украшены гербами.
Жозе остановился и поднял капюшон. Кларет следовал за Энрикой, лицо которой было хорошо освещено светом фонаря.
Вдруг второй экипаж остановился, дверцы быстро отворились. Жозе спрятался за домом, а Энрика и Кларет увидели перед собой сеньора в мундире, быстро выскочившего из кареты. По шитому золотом шарфу в нем можно было узнать маршала Испании.
— Герцог де ла Торре! — пробормотал Кларет.
Франциско Серано, возвращаясь в свой дворец на Пуэрту дель Соль, заметил на улице монаха и женщину, чья фигура воскресила в нем дорогие воспоминания — сходство было столь велико, что заставило его вздрогнуть.