— Прощайте, маркиз. Помолитесь за меня и моего дорогого мужа. «Какой контраст, — промелькнуло у Конха в уме, — между этой смиренной святой душой, безропотно принимающей позорную казнь, и надменной злой женщиной, твердой рукой подписавшей смертный приговор ни в чем не повинным жертвам ее недостойной мести».
Конха поторопился уйти, чтобы скрыть свое волнение.
Энрика, оставшись одна, упала перед распятием, которое патер Роза принес ей в последнюю ночь. Он хотел напутствовать ее своими советами, но Энрика отказалась.
Ночью слуги Вермудеса сооружали свои черные подмостки на площади Педро. Толпа боязливо жалась в сторону, проходя мимо этой ужасной постройки. Раздавались громкие проклятия, но не слышалось любопытных вопросов о том, кто будет казнен.
Народ в Мадриде знал, для кого делались эти жуткие приготовления, он опускал глаза, как будто не желал видеть позора и стыдился невиданного злодеяния.
Сочувствие людей было на стороне герцогини де ла Торре.
Наступил вечер рокового 29 сентября 1868 года. Королевские алебардисты прошли с барабанным боем по необычно тихим улицам города к площади Педро и там стали рядами по обеим сторонам эшафота, вероятно, для оттеснения народа. Эта мера предосторожности оказалась ненужной — площадь была пуста. Только после повторного барабанного боя мужчины и женщины начали постепенно подходить к месту казни.
Отряд, вероятно, самых надежных алебардистов открывал шествие, направлявшееся от замка к площади Педро.
Позади шли трое судей, потом следовала герцогиня де ла Торре в длинном черном платье, опять трое судей и граф Теба, сменивший свой испанский мундир на черный камзол и плащ. Далее шествовали два лысых патера, несколько монахов и за ними — седой Вермудес.
Алебардисты замыкали процессию.
На всех улицах теснился народ: девушки бросались на колени, женщины поднимали своих детей, показывая им сеньору в чёрном, ступавшую твердым шагом. Мужчины бросали лавровые ветви, чтобы она и Рамиро прошли по ним, старики обнажали головы и складывали руки. Шествие, направлявшееся к площади Педро, было, скорее, триумфальным, чем дорогой на эшафот.
В окнах окрестных домов развевались траурные знамена, люди, тесными толпами стоявшие на балконах и крышах, были в черных платьях и шляпах; везде колыхались черные платки.
Солнце уже закатывалось, когда процессия достигла эшафота. Помощники Вермудеса стояли на нижних ступенях, находившийся наверху сдернул с плахи черное сукно.
Алебардисты в блестящих мундирах выстроились у подножия эшафота. Первыми поднялись судьи.
В народе пронесся сначала глухой ропот, потом все громче и громче раздались крики:
— Королева! Где Изабелла Бурбонская? Она должна быть свидетельницей!
На казни не присутствовало ни одного члена королевского двора. Страх ли помешал королеве явиться в Мадрид на казнь? Не прибавилась ли к ее жестокости еще и трусость?
Когда герцогиня де ла Торре, в черном бархатном платье, взошла на эшафот, раздались громкие рыдания женщин и крики мужчин:
— Смотрите, она умирает за герцога и за нас! Она не дрожит и не робеет! Слава мученице! Слава герцогине де ла Торре!
Энрика выглядела бледной и осунувшейся, а черное платье делало ее еще бледнее, но прямая гордая осанка не выдавала в ней страха.
Ее благородное лицо было прекрасно, и мысль, что эта полная жизни женщина должна принять смерть от руки палача за своего мужа и отечество, тронула бы самое черствое сердце.
Граф Теба так же без робости взошел по ступеням, священники и монахи разместились вокруг плахи.
Вермудес последним занял свое хорошо знакомое место. Один из судей выступил вперед и прочел смертный приговор графу Теба и герцогине де ла Торре.
Это были те же давно известные слова, слышанные нами при казни генералов Леона и Борзо.
Гробовое молчание последовало за этим чтением. Все глаза обратились на Энрику. Даже после смерти по воле ненасытной Изабеллы ее ожидала ужасная участь: тело несчастной должны были выбросить на дорогу, по которой пойдет Серано.
— Палач, — сказал чтец королевского приказа, обратясь к Верму-десу, уже взявшему свой красный футляр, — палач, исполняйте свою обязанность!
Вермудес забрал бумагу, начинавшуюся словами «От имени королевы», с подписью и печатью внизу, потом открыл красный футляр — показалась блестящая секира. Старый палач с невозмутимым лицом попробовал лезвие и опустил топор на пол.
Раздались громкие рыдания, достигшие слуха Энрики; она повернулась к толпе и сделала знак рукой, как будто, прощаясь, просит не увеличивать тяжести ее последнего часа.
— Донна Энрика Серано, герцогиня де ла Торре, — сказал Вермудес громким голосом, — молитесь!
Рамиро стоял около ступеней и старался сдержать дрожь.
Что если он призовет на помощь этот народ, который, видимо, ожидал только минуты, чтобы избавиться от нечестивого сонма людей, подавлявших его? Что если он вдруг подаст знак к освобождению герцогини? Руки его тряслись, дыхание замерло…
Энрика стала на колени, она не допустила подходившего священника, прошептав, что хочет молиться одна. Несчастная женщина подняла руки к освещенному вечерней зарей небу и обратила туда свое прекрасное лицо.
Энрика долго стояла коленопреклоненной, народ тоже молился.
Потом она спокойно поднялась.
— Снимите платок с головы и шеи и положите на плаху, — сказал Вермудес, не желая, чтобы слуги прикасались к живой. Им принадлежала мертвая — слуги уже получили приказ вытащить изувеченный труп на большую дорогу. Рамиро отвернулся… женщины и дети закрывали лица с громкими воплями. Еще несколько минут, и герцогиня де ла Торре станет жертвой палача!
Патеры Сайта Мадре выслушали с удовлетворением последние слова Вермудеса — теперь проклятая супруга Серано и он сам будут уничтожены.
В ту минуту, когда Энрика, все еще стоявшая прямо и гордо, подобно королеве, снимала черный платок, послышались звуки труб и рожков… Народ умолк, некоторые бросились туда, откуда доносился шум.
— Станьте на колени, — сказал Вермудес, заметивший знак судьи, — не медлите более.
— Стой, стой! — раздались вдруг голоса. — Остановите казнь! Прочь секиру!
Энрика, уже почти опустившаяся на колени перед палачом, обернулась… Трубные звуки приближались, толпа ежеминутно прибывала…
— Победа, победа! — кричали тысячи голосов. — Маршал Серано! Долой судей! Долой Изабеллу!..
В следующую минуту на том месте площади Педро, где к ней примыкают главные улицы, показались всадники на взмыленных лошадях.
Радостные крики ликования, угрозы судьям и монахам — все смешалось в единый, сотрясающий площадь вопль.
— Прочь эшафот! Долой Изабеллу! Слава герцогине де ла Торре! Однако остановимся на этой трогательной сцене, вернемся назад и посмотрим, что произошло в это время на юге страны.
ПОБЕДА ПРИ АЛЬКОЛЕЕ
После поданного Серано сигнала к восстанию маркиз Новаличес, находившийся во главе андалузских королевских войск, должен был снова собрать сведения о расположении главных сил противника. Двадцать восьмого сентября, дойдя до Сьерры Морены, он получил донесение, что они расположились близ Альколеи. Маркиз считал, что Серано не готов к отражению удара и не догадывается о приближении королевских войск. Потому он приказал своим полкам двигаться к Альколее. Армия герцога де ла Торре действительно стояла недалеко от Альколеи, когда маршалу донесли с форпостов о появлении нескольких неприятельских всадников по ту сторону моста.
Он тотчас же велел генералу Кабаллеро де Родасу с егерями занять этот мост и подвезти туда три артиллерийские батареи.
Новаличес же приказал своему авангарду во главе с генералом Ласи напасть на передовой отряд мятежников и двигаться к Кордове.
Когда известие о передвижении противника достигло лагеря Серано, дивизия генерала Искиердо оставила Кордову, за ним последовал генерал Рей и, наконец, герцог де ла Торре со штабом.