Робер Мерль
Изабелла
I
После смерти жены Паоло Орсини, герцог Браччано, стал проявлять некоторые странности. Женился он на Изабелле Медичи, дочери герцога Тосканского, двадцати одного года. Об этом браке договорились между собой отцы будущих супругов. Когда союз их был уже делом решенным, старый Орсини послал за сыном и весьма красноречиво изложил ему все доводы в пользу этой выгодной женитьбы. Паоло, скучая, выслушал его. Отец, думал он, наверно, готовит мне в жены этакую плоскогрудую и желтолицую монашенку, набитую предрассудками. Когда старый Орсини закончил свою речь, Паоло, пропустивший почти все мимо ушей, в нескольких словах выразил отцу свою признательность, почтительно поклонился и отправился играть в мяч.
Паоло никогда не видел Изабеллу, да и видеть не хотел, пока его к тому не вынудили. В то время он прожигал жизнь в обществе куртизанки Лукреции. Этой девице едва исполнилось пятнадцать лет, она отличалась изрядной бойкостью ума и забавляла герцога своим веселым нравом. В тот самый вечер, когда должно было состояться его знакомство с Изабеллой, он намеревался ужинать с Лукрецией и, раздосадованный внезапной помехой, явился к своей будущей жене в самом дурном расположении духа. То ли не умея, то ли не желая скрыть раздражение, он подошел к ней, глядя под ноги и изображая на лице откровенную скуку. Когда он поднял глаза, то был поражен: перед ним стояла невысокая хорошенькая женщина, очень стройная, с удивительно живым лицом, которая лукаво рассматривала его. Он поклонился. Она ответила поклоном, изящным и в то же время почтительным, чего нельзя было сказать о ее взгляде. Взгляд этот так задел герцога, что он вмиг позабыл о Лукреции.
– Синьор, – сказала Изабелла с видимой искренностью, едва их оставили наедине друг с другом, – следует признать, что нас обоих приговорили к жестокой пытке. Родители решили поженить нас, не считаясь с нашими чувствами, и едва ли мы найдем счастье в подобном браке. Подчинимся же нашей участи с христианским смирением, коль скоро у нас нет иного выхода. Что касается меня, я вовсе не намерена портить вам жизнь и буду счастлива, если вы сразу же после свадьбы отошлете меня в любое из ваших поместий и навек забудете о моем существовании…
В таком духе Изабелла Медичи продолжала добрых десять минут, ни разу не сбившись с самого почтительного тона и в то же время пронзая собеседника самыми насмешливыми взглядами. Герцог был ошеломлен. Он считался одним из первых красавцев Италии, и поэтому его донельзя изумило, что такая прелестная девица выразила желание провести всю жизнь вдали от него.
– Синьора, – сказал он, обретя наконец дар речи, – так-то вы обращаетесь с вашим супругом! Едва увидев его, вы уже помышляете о бегстве?
Изабелла вновь начала длинную речь, то и дело упоминая о «христианском смирении». Герцог наконец сообразил, что над ним потешаются. У него хватило ума не хитрить и сказать Изабелле попросту, что брак этот был ему действительно не по душе, пока он ее не видел, но что теперь он придерживается иного мнения и весьма счастлив находиться в ее обществе.
– Как, – воскликнула Изабелла с откровенной насмешкой, – ужели это правда? Вам приятнее со мною, нежели с синьорой Лукрецией?
И тотчас же, как бы желая загладить обиду, она первая засмеялась своей шутке и оперлась на руку собеседника, бросив ему почти нежный взгляд.
Беседа затянулась значительно дольше, чем было прилично для первого свидания. Удивлению Паоло не было границ: у Изабеллы, невзирая на знатность рода, ума оказалось не меньше, чем у какой-нибудь куртизанки.
В комнате, где беседовали обрученные, был спрятан соглядатай, который донес обо всем нанявшему его прожженному интригану – старику Орсини. Тот пришел в восторг, услышав, как обернулось дело. Он знал буйный нрав Паоло и опасался, как бы сын не обидел молодую герцогиню, а в ее лице – все семейство Медичи, ведь тогда этот брак, столь выгодный для его рода, был бы невозможен. Старик Орсини страдал многолетним недугом, подточившим его силы; он только и мечтал дожить до того дня, как этот союз будет заключен. Убедившись теперь, что Паоло без ума от Изабеллы, он с глубоким удовлетворением сказал своему поверенному и главному секретарю Лодовико Шиарра: «Ну, теперь и умереть можно». И действительно, не прошло и недели, как он умер.
Изабелле выпало счастье подарить герцогу Паоло сына. Его нарекли Вирджинио, и крестным отцом его был брат Изабеллы, Франческо Медичи, герцог Тосканский. Франческо, питавший к сестре до странности сильную привязанность, всегда держал себя с ней необычайно сурово. Изабелла, смеясь, сказала как-то Браччано, что, если бы Франческо получил титул герцога до того, как они поженились, он бы нашел предлог, чтобы не допустить свадьбы и заточить сестру в монастырь.
На протяжении восемнадцати лет их совместной жизни любовь Браччано к герцогине была так сильна, что его не могла удержать надолго ни одна женщина. Но он был воином и сражался в дальних краях. Изабелла чувствовала себя покинутой. Она узнала, что муж изменяет ей, и затаила глубочайшую обиду. Однажды, когда Паоло вернулся к жене после восьмимесячного похода, пылая любовью, она холодно встретила его и осыпала всеми колкостями, какие только пришли ей на ум. А ума, к несчастью, у нее было достаточно.
– Черт побери, синьора! – сказал герцог, раздосадованный и уязвленный подобным приемом. – Вы мне ставите в вину всякий вздор! Неужели вы способны ревновать меня к какой-то деревенской девчонке, которая мне подвернулась в придорожной канаве? Что же, по-вашему, я должен отказывать себе в пище, когда я голоден?
– А мне, синьор, – возразила она надменно, – следует, очевидно, умереть от голода или искать пропитания на стороне?
Герцога жестоко оскорбил этот ответ. Он побледнел, вышел из комнаты, не вымолвив более ни слова, вскочил в седло и не возвращался к Изабелле целый год. Будь он хитростью в отца, он поручил бы кому-нибудь из служанок следить за герцогиней и тогда узнал бы, что она не ложится спать, не простившись с портретом мужа долгим поцелуем. Портрет этот, написанный в натуральную величину и наделенный удивительным сходством и необычайной живостью черт, был не подвешен к стене, а поставлен на пол и прикреплен за верх рамы, так что казалось, будто герцог входит в комнату жены. Каждый вечер Изабелла в ночном наряде, распустив по обнаженным плечам чудесные белокурые волосы, припадала к портрету, громко вздыхая и проливая слезы. Роста она была небольшого, и ей приходилось становиться на цыпочки, чтобы дотянуться до губ на портрете.
Герцог вновь свиделся с Изабеллой весной 1576 года. Несчастный считал, что жена его разлюбила, и делал все, что мог, чтобы вычеркнуть ее из своей жизни. Усевшись рядом с собственным портретом, он довольно холодно сказал герцогине несколько учтивых слов, стараясь не смотреть на нее. Изабелла совсем иначе видела эту сцену в своих мечтах. Но незадолго до этого свидания она узнала, что Браччано возобновил какие-то отношения с Лукрецией и два дня назад ужинал с ней. Герцогиня была вне себя от горя. По словам одной из ее служанок, Лукреция была на два года моложе ее, и эти два года разницы приобрели в ее воображении какую-то особую важность. Изабелле минуло тогда тридцать четыре, и она была в расцвете красоты, но она убедила себя, что состарилась, увяла и потеряла всякую привлекательность.