Алан был поистине терпелив со мной: вот уже полгода я ничего не отвечала на его предложение, была то холодна, то чересчур нежна. Я запуталась в себе, в своих чувствах, во всем, а он просто отошел в сторону и предоставил мне право самой решать, как быть дальше. Это и злило меня, и радовало одновременно.
От раздумий отвлек стук в дверь - громкий и резкий.
- Войдите, - крикнула я, вставая с кресла, уже зная, что меня ждет - либо привезли очередного пациента, либо надо ехать самой к новому пациенту.
- Госпожа Нортен, срочный вызов, - сообщил дежурный помощник.
- Куда ехать?
- Отсюда - два квартала. Прикажете подать карету?
- Да, пусть подают. Через пять минут я выйду.
Помощник ушел, я спокойно подхватила готовый лекарский саквояж, накинула легкий плащ и похромала во двор госпиталя. Улица дышала прибитой мелким дождиком пылью. Если бы не он - было бы чудесно, по-летнему тепло и свободно.
Карета за десять минут домчала меня до шикарного особняка, все три этажа которого горели ярким светом - явный признак случившегося несчастья. Я отпустила кучера и аккуратно начала подниматься по скользким от вредного дождя ступенькам. Дверь мне открыли почти сразу же после короткого стука - действительно ждали.
Я вошла в освещенный холл, в котором было слишком много для столь позднего часа народа. Седоватый мужчина в богато расшитом халате трогательно обнимал плачущую женщину с распущенными светлыми волосами, бормоча слова утешения. Похожий на него брюнет лет сорока мерил широкими шагами холл.
Как только я вошла, все взоры обратились ко мне. Я поставила на пол свой походный лекарский чемоданчик, отдала слуге, открывшему мне дверь, трость, затем скинула на его руки плащ и представилась:
- Военный лекарь Нортен. Кому нужна помощь?
Женщина, увидев меня, залилась слезами, а ее, видимо, муж продолжил ее утешать, сердито взглянув на меня, как будто я была причиной всех бед. Третий участник событий подошел ко мне и возмущенно спросил:
- Неужели не могли прислать кого-то поприличней?
За годы моей практики я слышала этот вопрос, пожалуй, тысячный раз. И отвечать на него мне безмерно надоело, а сейчас я и вовсе была взвинчена донельзя, поэтому разводить политес не стала. Нагнувшись, открыла саквояж, выудила оттуда стандартный бланк отказа от помощи дежурного лекаря и протянула этому хаму.
- Подпишите эту бумагу.
- Что это? - раздраженно спросил он, даже не думая читать.
- Отказ от оказания лекарской помощи вашему больному дежурным военным лекарем, то есть мной.
- И после этого нам пришлют другого?
- Разумеется, нет, если вам только не потребуется другой специалист. Единственный дежурный военный лекарь сегодня - это я. Если моя кандидатура вас не устраивает, подписывайте бумагу, а сами приходите на прием утром.
- Но мы не можем так долго ждать! - воскликнул этот господин.
Я окончательно разозлилась и холодно процедила:
- Вы уж как-нибудь поскорее определяйтесь со своими желаниями.
Он беспомощно оглянулся на седоватого мужчину. Тот едва заметно кивнул, и мой собеседник, скривившись, бросил:
- Следуйте за мной.
Я подхватила саквояж, забрала у слуги трость и пошла за ним. Хорошо, что моего подопечного поместили на первом этаже, потому что времени на подъем выше потребовалось гораздо больше, а у меня, как оказалось, каждая минута была на счету.
На широкой постели лежал молодой человек, едва ли старше шестнадцати лет. Его лицо с тонкими аристократическими чертами можно было бы назвать красивым, если бы не одно но: оно напоминало восковую маску. Одного взгляда было достаточно, чтобы стало понятно - к утру он умрет. Я подошла к постели и аккуратно убрала какую-то тряпку, которой закрыли аккуратную, точно сделанную лекарским скальпелем, рану на боку. Конечно же, я ее зашью и сделаю все необходимое, но это тот самый случай, когда что-либо изменить невозможно: смерть уже отметила своей печатью этого юношу, который вряд ли успел как следует осознать вкус жизни.
Я присела на краешек постели и обхватила его запястье, чтобы послушать биение сердца. С каждым отсчитываемым ударом я вглядывалась в него все пристальнее, отчаявшись понять, кого же он мне напоминает, пока он неожиданно не открыл глаза - зеленые с расплавленным золотом, точь-точь такие же были у Ирвина, когда мы прощались. Столько лет прошло, я ничего о нем не знаю, но эта золотая зелень все еще снится мне ночами.
Один его взгляд помог мне решиться. Глупо, знаю, и этот неизвестный мальчик точно не Ирвин, но пусть хоть так я попробую отдать свой долг тому, кто не дал мне раствориться в ночи.
- Откройте окно и выйдите, - глухо приказала я, раскрывая свой саквояж.
- Что, простите? - переспросил стоящий над душой господин.
- Вы что, глухой? - не выдержала я и, пока он не начал возмущаться, отчеканила. - Вы и так украли у меня много драгоценных минут, так что хватит пререкаться. Откройте окно и закройте за собой дверь с обратной стороны.
Он фыркнул, но исполнил все в точности. Когда его шаги стихли, я заперла дверь на ключ изнутри. Аккуратно и не торопясь, я зашила его рану. Никто не должен заподозрить что-то неладное - мне ни к чему обвинения в ведьмовстве, ведущие на костер. Закатав рукав синего форменного платья, я сделала маленький надрез. На белой полоске коже медленно проступала алая кровь. Приподняв голову лежащего передо мной мальчика, я приказала, используя силу инициированной ведьмы:
- Пей!
Он открыл глаза, подчиняясь моему бархатистому голосу с легкой хрипотцой, и сделал глоток.
- Слушай меня, слушай мой голос, смотри в мои глаза, - продолжала я отдавать приказы. Мелкий проказливый дождь за окном резко упал на землю стеной ледяной воды. Глубоко вздохнув, я начала свою песню.
"Грань тонка", - грянул гром.
"Дорога нелегка", - вспышки молнии озарили комнату и жадно ловящего каждое мое слово мальчика.
"Но пока ты со мной - ты живой!" - поднялся ветер, врываясь в комнату и задувая все свечи, но мне не нужен был свет. Я сама была светом, самой жизнью, самой смертью. Когда я пела свое заклинание Ирвину, мне едва хватило сил выкарабкаться самой, но сейчас природа помогает мне, подпитывая мой дар. В этом единстве и кроется моя сила, мой ведьминский дар.
Через пять минут все было кончено. Гроза прекратилась также внезапно, как и началась. Зажегся потухший было свет. Мальчик смотрел на меня во все глаза, силясь что-либо понять. Я мягко приказала ему:
- Ты ничего не помнишь. Спи.
Он послушно закрыл глаза: невозможно противиться теперь моему приказу. Рана на моей руке затянулась сама, и я опустила рукав, скрывая тонкую полоску - единственное свидетельство моего колдовства. Почему я не спасла таким образом других? Потому что рядом все время были люди, потому что за все надо платить. Отдавать свою свободу или свою жизнь мне не хотелось, так что этому мальчику сегодня просто повезло.
Я аккуратно сложила свои инструменты в саквояж и вышла из комнаты. За дверью были все те же.
- Ну что? - нетерпеливо подошел ко мне хамоватый брюнет.
- Все в порядке. Рану я промыла и зашила, самое страшное уже позади. Я останусь с ним до утра, если не будет более важных пациентов, так что распорядитесь приготовить мне кресло.
Женщина снова заплакала - наверное, от облегчения.
- Что значит - если не будет более важных пациентов? - вскинулся брюнет.
Моя злость достигла апогея. Никто и никогда не выводил меня из себя за столь короткий срок.
- Это значит, что если в госпиталь во время моего дежурства поступят больные по моей специальности, то за мной немедленно пришлют карету и я уеду. Надеюсь, я понятно объясняю?