Ну и, конечно, необходимо рассказать об одном из важнейших орудий женского труда – прялке. Известная многим по бабушкиному хозяйству прялка с колесом-маховиком и ножным приводом – не прялка, а самопрялка, механизм сравнительно недавнего происхождения, пришедший к нам из Европы. Настоящую русскую прялку, или прясницу сейчас можно увидеть в музеях или у коллекционеров. Было два схожих типа прясниц. Одна из них, копыл, вырубалась из древесного ствола с корневищем. Сравнительно узкое донце переходило в перпендикулярную ножку, которая расширялась в широкую лопаску. К лопаске привязывали подготовленную для прядения куделю, а саму прялку ставили на лавку, и пряха садилась на донце, прижимая его своей тяжестью. Более поздние прялки были сборные, – прялки-точенки: донце у них было отдельное, а ножка была фигурная, выточенная на токарном станке. Были простые прялки, но в основном их богато украшали резьбой или росписью, иногда раскрашенной, а кое-где сочетали резьбу и роспись. Было принято, чтобы жених дарил невесте богато украшенную прялку. Такие прялки хранили, передавая от матерей к дочерям. После работы их клали на полавочники или вешали на стену, и они служили украшением избы. Для прядения кое-где использовались и широкие частые кленовые гребни на длинных ножках, вставлявшиеся в резные или расписные донца. Но во всех случаях пряха тремя пальцами одной руки вытягивала из кудели, или мочки несколько волокон, ссучивая их в нить, а другой – вращала вертикально стоящее веретено, наматывая на него нить; в самопрялках нить наматывалась на шпулю. Веретена с намотанными на них нитками ставили в круглую лубяную коробку.
А шили женщины, пользуясь швейками – вставленными в донца или вырубленными вместе с донцем невысокими резными ажурными столбиками; наверху прибивался кусочек кожи или была набитая паклей матерчатая шишечка. Швея зажимала ткань между двумя обручами пялец, и иглой прикалывала шитье к швейке. При работе нужно было только слегка придерживать шитье одной рукой, работая другою, а если швея вставала, шитье в пяльцах оставалось висеть на швейке. Были затейливые швейки с пенальцами возле стойки, куда складывались наперстки, нитки, иголки, булавки и прочие мелочи.
Вообще, это удивительное явление – украшение предметов крестьянского обихода. Казалось бы, тяжелая жизнь не оставляла ни времени, ни чувств для красоты. И вот, поди ж ты: буквально все, что могло быть украшено, – украшалось резьбой или росписью. Глиняные муравленые горшки покрывались зеленой, иногда коричневой поливой, а из-под нее выглядывал простенький орнамент. Иногда же горшки ярко расписывались цветными глинами – ангобом. Расписывались чашки, ложки, ковши, братины, ендовы, туеса, коромысла, затейливой мелкой резьбой были покрыты трепала для льна, конские дуги, вальки и рубели, покрывались резьбой или росписью прялки и донца, расписывался иногда даже интерьер избы: дверки голбца и шкафов и даже потолки. Мало того, резные вологодские прялки были с гремками: в отверстия в лопаске на проволочке вставлялись обточенные цветные камешки, и когда прялка при работе подрагивала, они издавали легкое погромыхиванье. Кстати, в России выработалось множество местных школ резьбы и росписи по дереву и их вариантов. По-видимому, суровая и тяжелая жизнь требовала хотя бы какой-то радости, душевной компенсации. Ну, казалось бы, не все ли равно, треплет лен баба простой дощечкой или резным трепалом, которое все равно ведь быстро сработается, сотрется о жесткую льняную соломку либо сломается. Ан нет, мужик сидел над ним с ножом, покрывая розетками, чтобы бабе веселее было работать.
Остается сказать еще об одном орудии труда. Даже не орудии, а целом большом приспособлении. О ткацком стане, или кроснах. Но это громоздкое сооружение в виде большой разборной рамы с двумя валами и необходимыми приспособлениями в избу ставилось, только когда приходило время прясть. Обычно же кросна, разобранные, лежали на чердаке. Кстати, и у этого хитроумного ткацкого стана некоторые детали тоже делались резными. Но, прежде чем начать ткать, баба сначала сматывала напряденные нитки в тальки, для чего использовались воробы. Это был нетолстый еловый ствол с корневищами, игравшими роль ножек. На нем вращалась дощатая крестовина с колышками по концам, на которые и сматывались нитки, так что талька представляла собой правильный моток, и нитки не путались. До поры до времени тальки висели где-либо в укромном месте на деревянных колышках, спицах. Когда наступала пора ткать, тальки аккуратно сматывались на мотовило, две пересекавшиеся прямоугольные рамы, вращавшиеся на горизонтальной оси на стойках. А уж с мотовила нитки еще аккуратней наматывались на навой, один из валов ткацкого стана, затем конец нити проходил между зубьями берда, своеобразного подвижного гребня, пропускался через петельку одной из подъемных ремизок и закреплялся на втором валу. Так создавалась основа, продольные нити будущей ткани, которая тоже называлась, как и стан, кроснами. Сама же эта работа называлась – сновать основу. А уток – поперечные нити – сматывался с веретена, помещенного в тяжелый челнок, напоминавший лодочку. Ткачиха нажимала подножку, одна или несколько ремизок с пропущенными через них нитями основы поднималась, образуя между нитями проем, зев; ткачиха пробрасывала челнок в зев, нажимала другую подножку, пробрасывала челнок обратно, в другой зев, а потом прибивала нити одну к другой бердом. Можно отрезать кусочек простыни (ее ткань простейшего полотняного переплетения, сделанная на двух ремизках) и аккуратно иголкой разобрать все нити. Тогда станет понятно, сколько раз ткачиха должна была нажать подножки, пробросить челнок и прибить нити бердом, чтобы соткать хотя бы один сантиметр холста. В основном ткачество, как и прядение, было ночной работой: днем крестьянка была занята по хозяйству, а летом еще и огородными и полевыми работами.